Ирина Лобусова - Праздник Святой Смерти

Зина надела крестик только потому, чтобы не обидеть добрую женщину, проявившую о ней такую заботу. А потом — позабыла снять. Так этот крестик и остался на ней.

В длинном коридоре коммунальной квартиры, где жила Крестовская, появились двое румын, немец и дворник. Всем жильцам было велено выйти из комнат и выстроиться в коридоре. Женщины прижимали к себе детей, те плакали.

Патруль заходил в каждую комнату и переворачивал все пожитки вверх дном. Они забирали самое ценное: иконы, золотые и серебряные украшения, добротную одежду, еду… Когда поравнялись с Зиной, немец окинул ее злобным взглядом и на ломаном русском рявкнул:

— Коммунистка, жидовка?

— Нет, нет, — Зина машинально схватилась за дешевенький крестик, яростно замотала головой. Все внутри у нее сжалось от ужаса. Потом она услышала, как румыны роются в ее комнате, переворачивают мебель. Они забрали вазу, несколько фарфоровых тарелок, початую бутылку коньяка и… пудру. Самое ценное, что у нее было — несколько золотых и серебряных украшений, часики, браслет со змейкой, подарок Бершадова, мамин сервиз — Зина предусмотрительно спрятала под полом, соорудив самодельный тайник под шатающимися половицами, — она уже знала, что будут грабить.

Из их дома увели две еврейских семьи, и пожилую соседку Зины тетю Песю, работавшую учительницей музыки. Ей было 67 лет. На ломаном русском немец приказал ей взять с собой все самое ценное, и тетя Песя взяла ноты произведения Бетховена «Прощание с Элизой»…

Когда им велели разойтись, в окно Зина видела, как вместе с другими евреями тетя Песя стояла во дворе, прижимая к груди свое самое ценное имущество — ноты Бетховена, щурясь на закатный свет добрыми, старческими, подслеповатыми глазами…

Из подъезда напротив во двор выволокли мужчину средних лет в гимнастерке, раненого в боях под Одессой. После взятия города он прятался дома, у родных. Несмотря на раненую ногу в кровавых бинтах, пытался бросаться на румын. Во дворе появился еще один патруль — из немцев. Раненого сбили с ног и стали бить прикладами, и били до тех пор, пока он не затих, превратившись в груду бесформенного мяса посреди кровавого моря во дворе.

Потом евреев выстроили в колонну и увели. Женщины плакали, не скрывая слез.

— На Соборной площади люди висят, и на Куликовом поле, — услышала Зина шепот старой соседки, той самой, которая дала ей крестик. — И Александровский проспект — там тоже виселицы ставят…

Утром 18 октября Зина шла по улице Льва Толстого к 121 школе. Но на подходе ее остановили патрули. Это были не только немцы и румыны — в основном местные, одесситы, поспешившие предложить свои услуги румынской полиции. Набор в полицию шел полным ходом.

Зина попыталась их обойти, но один из полицаев снова преградил ей путь, легонько тронул за плечо:

— Не ходи, сестрица. Улицы перекрыты. Облава будет.

— Какая облава? — У Зины перехватило дух.

— С Соборки и Коблевской жидов выводят. Улицы перекрыты.

Зина машинально схватилась за сердце. Коблевская… Виктор Барг! Оттолкнув полицая, она со всех ног рванулась к Коблевской.

Колона людей стояла прямо на мостовой. Крестовская увидела испуганные лица детей, которые прижимали к себе любимых плюшевых мишек и кукол, стариков, трогательно поддерживавших друг друга, женщин, держащих на руках маленьких детей…

— Из 43-го номера по Коблевской всех жидов вывели… — донеслось до Зины. Не помня себя, она бросилась к колонне, страшно крича:

— Витя! Витя!

Барг стоял в самом начале колоны. Он был один. В руке сжимал небольшой чемодан. Он услышал ее, обернулся. Его глаза наполнились слезами.

— Зина! Не ходи… Не ходи со мной…

В этот самый момент поступила команда идти. Людей, стоящих в колонне, принялись подталкивать прикладами. Они медленно двинулись вниз по Коблевской, завернули на Дворянскую. Зина все время шла рядом.

Вокруг было полно зевак. Многие с интересом сопровождали колону евреев, любопытствуя, куда их поведут.

— Не ходи! Зина! Возвращайся домой! Уходи! — снова услышала она голос Виктора, но Крестовская не могла заставить себя уйти. Это было выше ее сил.

Она не понимала, что происходит, куда, зачем ведут этих людей. В голове билась только одна мысль: спасти, спасти Виктора! Узнать, куда их отведут. Устроить побег! Не дать ему умереть…

Колона завернула на улицу Новосельского. Там уже было очень много румын, они прикладами винтовок начали отгонять зевак.

Не видящую ничего перед собой Зину, стремящуюся вперед, перехватил молоденький румынский солдат. Он схватил ее за руку, быстро швырнул в ближайшую подворотню, закрыл дверь и стал снаружи. Крестовская попыталась было вырваться, но он подпер собою дверь.

— Не ходить… Нет… — на ломаном русском все повторял он.

Но минут через десять он все же отошел от двери, и Зина выбралась наружу. Колона уже входила в простенок, во двор между двумя трехэтажными домами, по узкому проходу, под конвоем румынских и немецких солдат. Барга Зина больше не видела.

Она пыталась протиснуться в узкий проход, но ее не пустили немцы. И тут она увидела невероятное — молодая еврейка несла на руках маленького ребенка, не старше одного года, и вдруг отворилось окно на первом этаже, и какая-то женщина, высунувшись до половины, выхватила ребенка из ее рук и быстро захлопнула окно. Другие люди в колоне быстро прикрыли эту сцену.

— Спасите его… — все повторяла и повторяла несчастная мать. И тут же заливалась счастливым, безумным смехом…

В глубине двора виднелся огромный дровяной склад — длинный дощатый барак. Всю колонну заводили туда, внутрь.

Когда последний человек оказался в бараке, немцы заколотили бревнами двери. Затем солдаты с автоматами окружили барак по периметру.

Зина видела, как солдаты льют бензин из огромных канистр. Прижав руки ко рту, заглушая рвущийся из нее крик, она стояла и видела все — и людей, которых барак словно втягивал в себя, и канистры в руках нелюдей, и то, как они спешили…

Раздалась короткая команда. Несколько солдат выстрелили из огнеметов. Дощатое сооружение вспыхнуло, как спичка. Евреев, запертых в деревянном складе, сжигали заживо. Послышались истошные людские крики. Из автоматов немцы расстреливали тех, кто пытался выломать доски из стен, вылезал в окна.

Пламя бушевало вовсю. Страшный запах горелого человеческого мяса пришел с дымом. Там, внутри этого огненного жерла, вместе с другими людьми умирал Виктор Барг.

Зина упала на колени, раздирая лицо руками, потом рухнула ничком на землю, пытаясь вдавиться в нее лицом. Кровь, смешанная с землей и слезами, стекала по ее щекам. Но она не чувствовала боли. Она умирала, буквально умирала от этого ада… В огненном котле были они все — женщины, старики, дети, Виктор… Зина рвала себе лицо, чтобы не кричать.