Геннадий Сорокин - Убийственный возраст

Парни и девушки расселись на ступеньках, Корень встал перед ними, вскрыл первый конверт.

– Письмо из Омска, – начал он. – «Дорогая сестра Нина!..»

Пока Корень нудно зачитывал послание одной старухи другой, Сергей успел прошептать новой подруге пару комплиментов и слегка чмокнуть ее в щеку. Второе письмо было таким же неинтересным, третье больше походило на производственный отчет.

– С БАМа какой-то чувак родителям пишет, – прокомментировал это послание Корень. – Видать, у него от мороза совсем мозги отсохли, если он отцу с матерью только о трудовых успехах рапортует и ничего – о себе.

– Да нет! – подал голос Витек Туманов. – Тут не все так просто. Мне кто-то говорил, что всю корреспонденцию с БАМа проверяют, чтобы рабочие правду о стройке не писали. Из армии же солдатские письма цензор просматривает, вот на БАМе то же самое.

– Давай дальше! – загудела толпа. – К черту этого передовика производства! Там из армии письма нет? В прошлый раз классно было. В начале письма он ей в любви объяснялся, а в конце угрожать стал: «Не дождешься – прибью!»

– У меня во рту пересохло. – Корень протянул письмо соседу: – Читай ты.

Козодоев, уже прилично захмелевший, расслабился после недавно перенесенного стресса, обнял девушку, закурил. Содержимое остальных писем его не интересовало. Новая подружка вскружила ему голову своей податливостью: «Эта Светочка Ушакова – классная чувиха! Полчаса, как познакомились, а она уже сама губы для поцелуев подставляет».

– Это открытка! – вскрыв конверт, объявил Леня Чесноков.

– Что нарисовано? – спросили пацаны.

– Мост разведенный. Ленинград.

Леня показал сидящим перед ним приятелям открытку и прочитал первую строку:

– «Любимый мой Котик, поздравляю тебя с днем рождения!»

Все дружно засмеялись. Начало послания было не смешным, но от предыдущих скучных писем ребята устали, им хотелось посмеяться хоть над чем.

– Котик, мать его! – обхохатывался Шакира. – Котик, если ты будешь себя плохо вести, я тебя с этого моста в реку скину! Что там дальше, Леня?

С первых ступенек наверх, где сидел Козодоев с подругой, передали пустой конверт. Обычно все участники посиделок брали с собой или одно письмо, или один конверт, которые, расходясь по домам, рвали на мелкие кусочки и выбрасывали по дороге. Всю пачку писем целиком не отправляли в урну никогда.

Взяв конверт, подписанный своеобразным женским почерком, Сергей вначале свернул его пополам, сунул в карман, потом, словно что-то вспомнив, достал, всмотрелся в буквы и цифры и обомлел.

– «В этом послании я не буду желать тебе ничего, – продолжил чтение открытки Чесноков. – А вот когда мы встретимся, ты узнаешь, как я по тебе соскучилась. Мой лысый боров уедет в ближайшее время. Любимый мой Котик! Сейчас мы с тобой, как пролеты этого моста, разъединены, но пройдет совсем немного времени, и мы соединимся. Люблю, целую, твоя Р.».

К концу чтения Сергей почувствовал, как каменные ступени под ним растворились и он полетел вниз, в бездонную холодную пропасть. Вся его прошлая жизнь была в одночасье перечеркнута. Все, чего он добился на улице: авторитет среди сверстников, благосклонность девушек, заслуженная слава после дерзких «акций», – все пошло прахом. Был он, Сергей Козодоев, начинающим лидером в своей компании, а стал всеми презираемым изгоем.

– Дай посмотреть, что там за открытка! – попросил Савченко.

Послание пошло по рукам, ненадолго задержалось у Козодоева. За те секунды, что открытка была у Сергея, он с фотографической точностью запомнил ее лицевую сторону и женский почерк, так мило обещавший некоему Котику неземное блаженство. Оставить открытку себе Козодоев не мог. Любое действие, выходящее за рамки устоявшегося порядка уничтожения прочитанных писем, могло вызвать нездоровое подозрение: «Чего это ты так заинтересовался какой-то открыткой? Знакомая, что ли, пишет?»

Оставшийся вечер Козодоев провел в прострации. Стараясь не выдать своего состояния, он шутил, отвечал на вопросы и даже дополнил очередной рассказ Фрица о проведенной «акции», но мысли Сергея были далеко от подъезда.

«Котик, лысый боров, пролеты моста! Это катастрофа, это полный…»

Всеми силами удерживая себя в окружающей действительности, Сергей дождался окончания посиделок и пошел провожать Свету домой. Она, кажется, не заметила произошедших с ним перемен. В подъезде девушка решила пококетничать. Позволив себя поцеловать, она высвободилась из объятий Козодоева и игриво сказала:

– Ну, мне пора! До завтра!

Сергей, ломая все обычаи, наспех попрощался с Ушаковой и пошел домой. Обескураженная девушка не знала, что и подумать.

«Дурак какой-то! – решила она. – С виду нормальный парень, а ведет себя как идиот».

В этот вечер Козодоев долго бродил по опустевшим дворам. Больше всего на свете ему хотелось встать на колени, поднять голову к взошедшей над домами луне и от безысходности и отчаяния завыть по-волчьи. Проклятое письмо разрушило всю его жизнь, втоптало его уличный авторитет в грязь, в раскисший под колесами машин снег. Подумать только – ведь это он, Сергей, сам выбрал дом и подъезд, где провести «акцию»! Повернули бы они с Фрицем в другой дом – и письмо бы дошло до адресата, минуя позорную читку.

«Эх, мама, мама, – подумал Сергей. – Убила ты меня своей открыточкой, уничтожила! Если кто-то на улице узнает, что у тебя есть любовник, мне крышка. Такого позора я не переживу. Подумать только: родная мать – потаскуха, гулящая женщина. Проститутка. О боже, за что мне такая кара? Чем я тебя прогневил?»

Порыв колючего ветра бросил Сергею в лицо мельчайшую ледяную пыль. По выскобленному дворником асфальту закружилась поземка. Где-то позади громко хлопнула подъездная дверь. Козодоев вытер рукой заслезившиеся на ветру глаза и побрел домой.

В субботу Козодоев пришел в школу морально опустошенным, уставшим, с больной головой. Почти всю предыдущую ночь он провел без сна. Ворочаясь до утра на смятой постели, Сергей заранее рисовал себе картины – одну мрачнее другой. Еще ничего в его жизни не изменилось, еще никто не заподозрил его мать в супружеской неверности, а он уже извел себя ожиданием неминуемой катастрофы.

В школе, чтобы хоть немного отвлечься от навалившихся бед, Козодоев всецело погрузился в учебный процесс, но подленькие мыслишки все равно не давали ему покоя. Сергей гнал их от себя, глушил химическими формулами и математическими уравнениями, но все было тщетно! От женского почерка на открытке не уйти.

«Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора!» Эта глупая поговорка преследовала Сергея весь день. Впервые он услышал ее от парней, вернувшихся из армии. Бывшие солдаты и сержанты вкладывали в нее особый, только им понятный смысл. Сколько ни пытался Сергей понять суть этого высказывания, ничего не получалось. Ефрейтор – это всего-навсего старший солдат. Чем он может быть хуже обыкновенного рядового или сержанта? А дочь-проститутка как выглядит – страшненькая или красавица? Кто бы видел этих самых проституток, особенно в Сибири!