Мария Тович - Ласточки в темноте

– Кто там был? – Юля приподнялась на локтях, глядя на Пашу опухшими глазами.

– Вероника. Пришла проведать. Говорит, у нас в комнате кто-то кричал, – съязвил Паша.

Ему порядком надоело, что его принимают за кого-то другого. То за убийцу, то за охранника…

Заметив, что Юля немного успокоилась, Паша осторожно поинтересовался:

– Может, расскажешь, почему ты так убиваешься? Конечно, два трупа за сутки – это перебор. И нервная система девушки может не выдержать. Но мне кажется, что причина не только в этом.

– Ладно. – Юля забралась с ногами на кровать и уселась по-турецки. – Да, это я подкинула Глебу куклу-рванку. Я испортила платье Лоры, – призналась Юля. – И Глеб…

– Ты измазала кетчупом наряд ботоксной королевны? – перебил ее Паша.

– Ну да. Мне хотелось, чтобы эта фотосессия превратилась для нее в кошмар.

– И фотографии тоже ты стерла? – Паша испытующе поглядел на девушку.

– Да, – кивнула Юля. – Сначала я хотела их как-нибудь жутко отредактировать. Знаешь, устроить адский фотошоп с перекрученной яркостью и замыленными лицами. Но потом представила, что столько времени придется «любоваться» его физиономией… Стерла все на фиг.

– Физиономией Глеба? – уточнил Паша.

– Да. Глеба Борисовича.

– По-моему, он вполне импозантный мужчина… был. Мне казалось, женщинам такие нравятся.

– Нравятся, – отозвалась печальным эхом Юля. – Даже очень.

– Тогда я не понимаю.

В комнате стало совсем тихо. Девушка молчала. Лишь из-за окна доносились беспокойные крики птиц, вернувшихся после шторма на остров.

– Это кукла-рванка, – наконец заговорила Юля и погладила фигурку по миниатюрному платку, обернутому вокруг тряпичной головы.

– Почему у нее нет лица? – поинтересовался Паша. – Хоть бы глаза нарисовали или рот.

– Этих кукол делают без лица, чтобы в них не могли вселиться злые духи. А еще при работе не используют ножниц и ниток. Просто рвут ткань на лоскуты и складывают особым образом. Это оберег, – объяснила Юля.

– И зачем ты подкинула ее Глебу?

– Да так. Хотела, чтобы она напомнила ему о маме… – Юля перевела глаза на Пашу, который смотрел на нее непонимающим взглядом.

– О моей маме, – добавила она. – Таких куколок много в нашем магазинчике. Я тебе говорила, у моей мамы своя сувенирная лавка. Знаешь, в таких продаются мелкие безделушки, сделанные своими руками: магнитики в форме лосей и медведей, шунгитные пирамидки, шкатулки из карельской березы. Мама сотрудничает с местными мастерами. Да и сама много умеет делать: и шьет, и вяжет. Иногда я ей помогаю. Товары идут на ура, особенно у приезжих и иностранцев.

Лет семь назад мы только открылись. Продажи шли так себе. И мы брались за любую возможность подработать.

Однажды маме поступил заказ из одной фирмы – оформить гостевой дом в стиле карельских мотивов. Нужно было вышить орнаментом занавески, скатерть и полотенца. Вот только заказчики уже купили диваны фиолетового цвета, и узоры нужно было сделать в тон мебели. Мама объяснила, что этот национальный орнамент обычно представлен в красном цвете. Конечно, дизайнеры стали настаивать на цвете фуксии или хотя бы спелого баклажана. Но красный с фиолетовым – спорное сочетание. И мама уперлась. Если уж следовать традициям, то до конца, а не наполовину. Тогда сам директор компании пригласил ее в офис, чтобы переубедить.

Вернулась мама с букетом цветов, и по ее искрящимся глазам я поняла, что вышивать мы будем фиолетовыми нитками.

Каково же было мое удивление, когда через пару дней она взялась за красное мулине. И с восторгом рассказала, что хозяин фирмы купил новые красные диваны. Притворись, что ты покорен, и ты покоришь… – горько усмехнулась Юля. – Ты уже догадался, кто был этим обольстительным директором? Учтивым, внимательным, предупредительным и галантным – как его всегда описывала мама. У них завязался роман. После каждого свидания она приходила… нет, прилетала на невидимых крыльях… такая счастливая. Просто светилась. А когда о нем упоминала, у меня было ощущение, что мама говорит о каком-то божестве. От этого мне становилось не по себе. Нет, ты не подумай, маме было на тот момент сорок два, а выглядела она лет на десять моложе. Когда она шла по улице, проходившие мимо женщины разве что глаза своим мужьям не прикрывали. Видел фильм «Малена»?

Паша кивнул, хотя помнил только образ главной героини, а сюжет давно выветрился из его головы.

– Так вот, – упоенно продолжала Юля. – Та сцена, где Моника Беллучи идет по итальянскому городку, а все на нее глазеют от мала до велика – это про мою маму. Она, кстати, тоже рыжая.

– Как и ты? – заметил Паша.

– Это единственное, что мне от нее досталось по части красоты, – грустно улыбнулась Юля. – В остальном я – вылитый папа Вася. На первый взгляд, мой отец совсем не подходил маме. Маленький, большеротый. Зато умел рассказывать анекдоты, а мама всегда так заразительно смеялась: им было хорошо вместе. Так и стоит картинка из детства перед глазами: отец хохмит, пыжится, изображает кого-то, а мама заливается, аж до слез хохочет.

Они поженились, когда мама заканчивала университет. Папа служил в авиаполку и, как истинный летчик, спикировал на романтичную выпускницу филфака, не дав шанса на спасение. Мама не успела опомниться, а напористый лейтенант уже повел ее под венец. Она говорила, что сначала даже не воспринимала его всерьез. А папа обожал ее. У нас была хорошая семья, они очень дружно жили: папа любил маму, а она с удовольствием принимала его любовь.

Юля отвела глаза.

– Когда мне было семь, папа погиб. Несчастный случай, неудачно приземлился во время прыжка с парашютом. Мы остались с мамой вдвоем.

Паша нахмурился. Следовало что-то сказать. Но он никогда не знал, что нужно говорить в таких случаях и при этом не показаться фальшивым и глупым, поэтому промолчал.

– Я маленькая была и иногда просила вернуть папу. Представляю, что творилось у нее на душе. Мама брала мои руки в свои горячие ладони, присаживалась на корточки и говорила: «Я не могу этого сделать, котенок». Это была горькая правда. Иногда она плакала по ночам за закрытой дверью, когда думала, что я сплю. У меня внутри все сжималось, но зайти к ней я не решалась.

Зато в это время мама стала много рисовать. Маслом, акварелью, углем. Просто окунулась в творчество с головой. Вспомнила, как любила рукодельничать. Стала обшивать меня и подруг. Знаешь, я думаю, что это увлечение спасло ее, вывело из депрессии.

Так мы и жили. Все вечера мама проводила дома, склонив сосредоточенное лицо над пяльцами или швейной машинкой. Наверное, она сознательно сторонилась мужчин. Не хотела предавать память о моем папе. А потом мама уволилась с работы в пенсионном фонде и открыла свое дело – сувенирную лавку. Какие уж тут свидания? Меня это, конечно, устраивало. Никаких левых мужиков в доме, и мамина любовь принадлежала только мне. Стыдно признаться, но я тихо радовалась, что у нее никого нет.