Мария Адольфссон - Неверные шаги

— Ну, ты не хуже меня знаешь что.

Подняв брови, Юнас смотрит на нее.

— Я ушла из гостиницы примерно в двадцать минут восьмого. Дальше я, так или иначе, не могу обеспечить тебе алиби. Что ты делал после моего ухода?

— В двадцать минут восьмого, говоришь? Потом ты поехала домой, — задумчиво произносит Юнас, не обращая внимания на ее вопрос. — Мимо дома Сюзанны? Ты ведь просто проехала мимо? Или остановилась?

— Ты на что это намекаешь?

— Ладно-ладно… Успокойся, старушка.

— А с какой стати мне убивать твою бывшую жену? Зато у тебя самого предположительно.

Карен резко умолкает, сообразив, что угодила прямиком в ловушку; он снова заставил ее потерять самообладание. Всего несколькими словами вмиг уничтожает с трудом созданное за долгие годы безразличие к его незатейливым насмешкам. Она несколько раз глубоко вздыхает и садится на краешек длинного белого дивана. Выпрямляет спину и, чтобы не утонуть в мягких подушках, упирается ногами в пол.

— Юнас, пожалуйста, — говорит она с вымученным спокойствием. — Будь добр, просто скажи, что ты делал с… двадцати минут восьмого до десяти утра. Ты же знаешь, я не могу не спросить.

— Дома я был около десяти, в жутком похмелье, — отвечает он неожиданно уступчиво. — А до того, как и ты, проснулся, блеванул и ушел из гостиницы, поджав хвост.

Это замечание она пропускает мимо ушей.

— В котором часу ты покинул гостиницу?

— Примерно в полдесятого.

— Тебя кто-нибудь видел? Я имею в виду, в холле.

— Черт его знает. Нет, по-моему, там никого не было, но я как-то не думал об этом, ведь расплатился заранее, когда снимал номер. То есть когда мы снимали номер.

Секунду она подумывает предложить ему разделить плату за номер, но решает воздержаться. Чем меньше говорить об этом, тем лучше.

— Ты поехал домой на машине или пошел пешком? — спрашивает она.

— Пешком. Ходу всего-навсего двадцать минут, а мне требовался свежий воздух. Машину я оставил на парковке у ратуши. Рядом с твоей, кстати, ты об этом не думала?

Машина Юнаса правда была там? Возможно, только вот встреча с Ингульдсен и Ланге подсудобила ей другие заботы.

— Ты же обычно пользуешься гаражом под управлением?

— Она и стояла там вчера, только пораньше. Я задержался на работе, был в паршивом настроении и собирался двинуть прямо домой. Но когда забрал машину в гараже и выехал на Редехусгате, передумал. Устричный фестиваль как-никак, надо хоть полдюжины устриц отведать и выпить пивка, а уж после можно и домой. Вот я и оставил машину на парковке, рассчитывая забрать ее максимум через час. Но ты же знаешь, все пошло не по плану.

Да уж, думает она. Тот Юнас, которого она встретила позднее в тот вечер, выпил явно куда больше одного-двух стаканов пива, скорее уж не одну бутылку вина.

— Тебе кто-нибудь встретился? Утром, по дороге домой.

Юнас вроде как размышляет, и она думает, что он разыгрывает комедию. Этот вопрос он себе явно уже задавал. Как только узнал, что его бывшую жену убили, наверняка сообразил, что придется отчитываться, где он был во время убийства. И еще о многом другом. Зачем ему этот сольный номер? — думает она, глядя на задумчиво наморщенный лоб шефа.

— Вообще-то встретился, — помолчав, говорит он. — Алкаш на приморском бульваре, сигареты у меня просил. Вот кто мне встретился, только сомневаюсь, что он — если ты вдруг сумеешь его найти — способен в точности сообщить, в котором часу это было. Вряд ли у него есть постоянный адрес, судя по тому, что все пожитки он тащил с собой.

— Как он выглядел?

— Как все они, грязный, заросший. Вез старую магазинную тележку с пустыми бутылками и своим барахлом.

— И больше ты никого не видел? Ни с кем не разговаривал?

— А как ты думаешь? Ты-то сама много народу встретила нынче утром?

Карен опять вспоминает Бьёрна Ланге и Сару Ингульдсен и решает похерить этот вопрос.

— А потом что было?

— Я пришел домой, вырубился на диване, а около часу проснулся от звонка Вигго Хёугена, он и рассказал мне, что произошло. Я попытался позвонить Сигрид, но она не ответила.

— Твоя дочь, — говорит Карен, представив себе фотографию шестилетней девчушки с дыркой в зубах, на каминной полке у Сюзанны Смеед.

— Да, я не сумел с ней связаться и решил туда съездить. Обычно она не берет телефон, когда звоню я. Но мне не хотелось, чтобы она услышала о смерти матери от других.

Карен коротко кивает. Вполне логично, прямо-таки по-человечески.

— Я пошел к ратуше, забрал машину и поехал в Горду. Да, она живет в Горде, — добавляет он с досадой, будто слишком часто видел удивленно поднятые брови. Вот и Карен явно не сумела скрыть удивление, что будущая наследница Смеедов живет в одном из серых многоквартирных домов на севере города.

— Ну и как, повидал ее?

— Да. Она впустила меня, на десять минут.

В голосе нет горечи, только легкое удивление, что ему удалось-таки поговорить с дочерью. Придется выяснить, в чем тут дело, думает Карен, но не сейчас.

— И как она? — спрашивает Карен. По лицу Юнаса пробегает тень досады.

— Спроси у нее сама. Уверен, ты не станешь откладывать допрос дочери жертвы, независимо от того, как она себя чувствует.

Голос вновь звучит жестко, Юнас быстро встает. Пошатывается, но сохраняет равновесие и, не глядя на Карен, роняет:

— Больше мне добавить нечего.

Она тоже медленно встает, спокойно говорит:

— Ладно, пока достаточно. Но нам придется поговорить снова, вероятно, уже завтра. Только еще один вопрос — и я уйду.

Юнас отошел к окну, стоит спиной к ней, смотрит в сад. Дождь льет как из ведра, зонт гнется от ветра.

— Когда ты последний раз видел Сюзанну?

— Черт тебя побери, Эйкен. — Юнас Смеед раздвигает стеклянную дверь. — Уходи.

Ветер и дождь хлещут по лицу, словно пощечина. За короткое время, проведенное в доме шефа, температура явно упала на несколько градусов. Подметки берцев предательски скользят по деревянному настилу, и она осторожно спускается по трем ступенькам на гравийную дорожку. Огибая угол дома, оборачивается, заглядывает в освещенную гостиную. Юнас Смеед опять стоит у сервировочного столика, откручивает крышку полупустой бутылки “Грота”. Потом слышится грохот упавшего зонтика.

Лангевик, март 1970 г.

Пер Линдгрен закрывает глаза, откидывается назад. Так и кажется, будто он взлетает, парит над землей, несомый окружающими звуками. Слабым шорохом в еще голых кронах деревьев, криками чаек, что прилетают с моря и в надежде высмотреть еду вьются над столом. Даже не пытайтесь, думает он, вас ждет разочарование, как и меня. Ни его, ни чаек рыбой не угостят. Здесь не угостят. Мясо, понятно, исключено, а об остальном он как-то не задумывался, хоть они и обсуждали, можно есть рыбу или нет. Одни были за, другие непоколебимо против. В итоге большинством голосов решили, что и рыба, и моллюски в коммуне под запретом, зато яйца есть можно, правда, только от своих кур или уток.