Мария Адольфссон - Неверные шаги

Они разбудили Вигго Хёугена, который в порядке исключения выслушал все без возражений и обещал незамедлительно снестись с датской полицией. Информировали Юнаса Смееда, который уже едет в управление. Теперь вся надежда, что датская береговая охрана сможет выслать вертолет. Или персонал на борту разыщет Карен.

Судно большое, мрачно думает Карл.

Закрыв лицо руками, он пытается размышлять. Неужели вправду больше ничего сделать нельзя? В ту же секунду Йоханнисен опять чертыхается:

— Карл, иди сюда, черт побери.

Карл Бьёркен, не вставая с кресла, подъезжает к столу коллеги и видит, как тот толстым пальцем тычет в список пассажиров на экране.

— Глянь, — говорит он. — На этом чертовом пароме ну просто кого только нет. Интересно, что скажет Юнас, узнав, что его дочка тоже там.

Первое, что она чувствует, это холод. Ледяной промозглый холод, который говорит, что она жива. Потом в черноту пробивается лучик света, и боль в голове становится нестерпимой.

Карен не понимает, почему она на полу, в темноте и холоде, полулежит, уткнувшись головой и плечами в холодную как лед стену. Должно быть, я на улице, думает она, с удивлением обнаружив, что в лицо хлещет дождь. Вокруг бушующий ветер и какой-то ритмичный тяжелый гул. В следующий миг память возвращается.

Она инстинктивно делает попытку встать и слышит крик. По-прежнему в полубессознательном состоянии, она с удивлением понимает, что кричит сама, что крик поднимается из глубин ее существа и улетает с ветром. Взгляд беспомощно блуждает в тусклом свете палубных фонарей и неверном отсвете из окон, замирает в метре от нее. И только теперь она видит: левая нога, неестественно вывернутая, лежит на палубе между нею и перилами. Встать она не может.

В ту же секунду она видит перед собой какую-то женщину.

— Пожалуйста, помогите мне…

Карен обрывает фразу. На сей раз понимание настолько отчетливо, что дурнота мгновенно отступает. Женщина, которая, тяжело дыша от напряжения, стоит сейчас возле стены и смотрит на Карен, вовсе не думает ей помочь. Она собирается с силами, чтобы закончить начатое.

И сквозь струи дождя, в тусклом свете фонаря над рундуками, Карен ее узнает. Это же она, женщина с дорогой сумочкой, искавшая зеркальце, чтобы подкрасить губы, женщина, которая разглядывала игровой автомат. Она выпрямляется, и во взгляде у нее столько ненависти, что у Карен перехватывает дыхание.

Бледное лицо чем-то хорошо знакомо, дорогая стрижка мокрыми лохмами облепила лоб и щеки. Что-то здесь не так, нет, не может быть. Догадка медленно вгрызается в сознание Карен и ищет опоры. И она не знает, говорит ли вслух или только думает: — Вы же точь-в-точь…

Женщина делает первый шаг к ней, и Карен кричит.

Крик тонет в ровном гуле двигателей парома и грозном шуме ветра в снастях и спасательных шлюпках. В ужасе Карен машет руками, пытается защититься, вслепую бессильно лупит по той, что нависает над ней. Отбивается, хочет закричать, когда женщина хватает ее за плечи и пробует поднять на ноги. На сей раз боль до того неистовая, что ее выворачивает наизнанку. Каждый судорожный приступ отдается в груди жуткой болью, и что-то в ней словно отделяется. Безучастно, будто со стороны, Карен делает вывод, что по крайней мере несколько ребер справа сломаны.

Женщина инстинктивно отпускает ее, пятится назад. Сначала с удивлением, потом с отвращением смотрит на рвоту, медленно стекающую с отворотов жакета.

Далеко позади слышится, как открылась дверь, шум голосов и музыка вдруг становятся громче, потом дверь опять закрывается.

Никто носа не высунет в этакую непогоду, кому охота насквозь промокнуть и замерзнуть ради сигареты. Никто не увидит ее и не услышит, хотя лишь стенка отделяет ее от сотен танцующих, смеющихся людей внутри. Никто понятия не имеет, что здесь происходит.

Новый приступ тошноты, Карен пытается повернуть голову, чтобы не захлебнуться рвотой. И опять слышит громкую музыку, когда отворяется другая дверь. На сей раз у нее за спиной, дальше по левому борту. Она пытается закричать, но опаздывает — все опять стихает, дверь закрылась. Мне не выбраться, думает она и смотрит на женщину.

Энн Кросби убьет и меня.

В следующую секунду слышится звук приближающихся шагов, и женщина опять отступает к стене. Они уже не одни.

Волна благодарности пронизывает Карен; кто-то вышел на палубу, поможет ей.

Потом голос, такой знакомый, что ее накрывает страх, кровь бросается в голову. Голос Сигрид за спиной.

— Карен, это ты? Ты что, не слышишь, что они объяви…

Она резко умолкает, и Карен понимает: Сигрид подошла совсем близко и сообразила, что здесь что-то не так.

— Сигрид, не подходи, — пытается крикнуть она, но сил нет, голос слаб, его уносит ветер.

Она пытается еще раз. Отчаянно прижимает ладонь к сломанным ребрам и кричит:

— Беги за помощью. Беги отсюда, Сигрид!

Но Сигрид не уходит. Идет дальше, теперь Карен видит ее.

— Господи, Карен, что случилось?

— Сигрид, уходи, приведи кого-нибудь. Она опасна.

Последнее она показывает мимикой, отчаянно пытается указать взглядом на женщину, отступившую в темноту. Сигрид пока не видит ее.

Сигрид прослеживает ее взгляд, глядит в ту сторону. Карен видит, как она вздрагивает и, чтобы не упасть, хватается за поручень. И бессильно смотрит, как Сигрид, вместо того чтобы бежать за помощью, медленно делает несколько шагов к женщине.

Энн Кросби стоит, словно окаменев, опустив отяжелевшие руки.

Длинные черные волосы Сигрид развеваются на ветру, вуалью падают на лицо. Обеими руками она отбрасывает их, останавливается в нескольких метрах от Энн Кросби. На секунду-другую обе замирают, глядя друг на друга. И только теперь Карен понимает, что думает Сигрид. Теперь, когда волосы этой прежде элегантной женщины висят патлами, когда слабый свет фонарей не позволяет разглядеть отличие этой женщины от Сюзанны Смеед.

Это не она! — хочет крикнуть Карен. Она просто с виду такая же. Уходи, эта женщина убила твою маму. Ее зовут Энн Кросби, она твоя тетка.

Но с губ не слетает ни звука.

Она собиралась рассказать Сигрид, что у нее есть тетка. При случае, во Франции. Думала, что Сигрид, наверно, обрадуется. Что, наверно, это поможет и ей, и Энн, когда Сюзанны нет в живых. Сейчас ей хочется только крикнуть Сигрид, чтобы она уходила. Но тело не слушается, воздуха не хватает. Боль слишком сильна.

И в это мгновение, которое застывает, обернувшись вечностью, Карен видит, как лицо Сигрид преображается. Видит, как чувства беспощадно захлестывают ее. Как сомнение на миг сменяется радостью, а потом возвращается реальность. Реальность, которую невозможно осмыслить.

Карен не слышит, только видит, как губы Сигрид шевелятся и произносят одно-единственное слово: