Александр Горский - Я, Лунин…

— Помолодел не помолодел, не в этом дело, — по лицу тетки было видно, что она почувствовала в словах Ильи насмешку над ее любимым Толиком, — когда люди постарше становятся, разница в возрасте уже не так в глаза бросается. Ей-то сейчас… — Тетка вдруг осеклась и испуганно посмотрела на Лунина. — Ей ведь двадцать семь было, только в апреле исполнилось, а Толику тридцать восемь. Одиннадцать лет разница у них.

— Не так уж и много, — Илья на мгновение перестал работать челюстями, — сейчас частенько и больше бывает.

Проглотив, наконец, кусок куриного мяса, Лунин вытер рот салфеткой и, положив ее на пустую, если не считать обглоданных костей, тарелку, добавил:

— Я слышал такую теорию, что лучшая разница в возрасте в паре, это чтоб двенадцать лет было.

— Аж двенадцать! А почему столько? — заинтересовалась Татьяна Васильевна.

— Я точно не помню, — пожал плечами Илья, — там что-то с гороскопами связано. Вроде как если разница двенадцать лет, то тогда оба в один год родятся. Два дракона или два тигра. В паре ведь оно всегда лучше. Это ж не просто так люди придумали, что бык свинье не товарищ.

— Да там вроде про гуся всегда говорилось.

— Разве? — удивился Лунин. — Странно, вроде и года такого нет, гуся. Петух есть, а гуся точно нет. Ладно, ну их, зверей этих, а то мы сейчас в гороскопах заплутаем с вами. Вы мне лучше скажите, у Толи с Дашей насколько серьезно все было? К свадьбе шло дело? Только, если можно, поподробней мне все рассказывайте.

— Поподробнее, — усмехнулась Татьяна Васильевна, — если б я сама знала, чего подробнее. Толик, он ведь с малых годов неболтливый был, а как вырос, так и вовсе слова с него не вытянешь. Другие хоть когда выпьют языком чешут, а этот гитару в руки и давай песни горланить. Поет он хорошо, конечно, ничего тут не скажешь, а вот чтобы поговорить, это точно не о нем. Как петь устанет, так у него словно компас какой в голове включается, или магнит, не знаю, как сказать лучше, и вот он по этому компасу строго в сторону своей кровати идет. Ни разу не было, чтобы где-то упал или до дома не дошел. А они ведь с парнями иной раз, скажу тебе, помногу за воротник лили. Но всегда придет, разуется, ботинки свои аккуратно поставит. Одежду-то у него снять, конечно, сил уже не оставалось, так и спал нераздетый, но разувался всегда, это обязательное дело. Разуется, на кровать ляжет и спит потом до самого утра, не просыпаясь. А утром непременно сперва рассольчику от капусты выпьет и только потом умываться идет.

— Получается, трезвый молчал, выпимши пел, — подытожил Лунин. — Как он у вас жениться-то ухитрялся все время с такими способностями?

— Так ведь пел хорошо. — Тетка ласково посмотрела на Илью и предложила: — Может, еще картошечки?

— Боюсь, лопну. — Лунин машинально положил руку на округлившийся живот. — Поет, говорите, хорошо?

— Хорошо не то слово, — заулыбалась Татьяна Васильевна, — он, как гитару в руки берет, вокруг сразу тихо становится. Он еще не заиграл, а все уже слушают. И ведь что делал, представляешь, каждый раз какую-нибудь новую песню пел, а то и несколько. Когда он их только разучивать успевал, сама диву даюсь. А что ты про женитьбы его говоришь, так ведь их и не так много было, женитьб этих. Первый раз он по молодости сглупил, сразу после армии дело было. Так они с Оксанкой и года вместе не прожили, разбежались, слава богу, детей наделать не успели. После того он года три все выбирал, осторожничал. Вроде и девки неплохие были, а все что-то сомневался. В итоге так и вышло.

— Как именно? — не понял Илья.

— А когда слишком долго выбираешь, непременно самое худшее из всего и выберешь. Нашел он девицу одну, в Одинске в городской администрации работала, по культурной части. Что-то организовывала все время. То у них дети перед ветеранами вприсядку пляшут, то ветераны детям песни поют. Как май начинается, так вообще беда. Мне картошку сажать надо, а она Толика в город тянет, они, видишь ли, транспаранты к демонстрации доделать не успели. Что-то осенью их транспаранты никому не нужны, а за картошкой все время приезжали. Они же у нее, в городской квартире, жили, — Татьяна Васильевна осуждающе покачала головой, — и все она Толю склонить пыталась, чтобы он на этих ее концертах, будь они неладны, тоже выступать начал. Как-то раз перед праздником-то Победы насела на него прямо здесь, мол, спой да спой. Он уж и так отпирался, и эдак. Что я, говорит, тебе Лещенко петь буду? А она ему: зачем, мол, Лещенко, спой из Высоцкого что-нибудь, у него о войне много песен. Знала, что Толик Высоцкого любит петь. Ну так и уломала в конце концов. А что Толик трезвый и не пел никогда, про это она думать не хотела, королевишна наша.

Тетка хотела было в сердцах сплюнуть, но сдержалась и вместо этого ожесточенно ткнула в огурец вилкой.

— Уж чего там было на этом концерте, я точно не знаю, из наших там никого не было, только Толик в тот вечер ночевать сюда пришел. Как он из города добирался, до сих пор понять не могу. Я же калитку на ночь на задвижку закрываю. Уже закрыла, ложиться собираюсь, тут звонок слышу. На улицу вышла, открыла, а там Толик стоит, покачивается, хорошо, гитара с собой, он, чтоб не упасть, за нее держится. Меня, значит, в сторонку отодвинул, молча в дом прошел.

— Разулся, — усмехнулся Илья.

— Разулся, как же без этого, — согласилась тетка, — в свою комнату поднялся и сразу уснул.

Несколько мгновений Татьяна Васильевна сидела, погруженная в воспоминания, подперев щеку ладонью и мечтательно закатив глаза. Казалось, что о присутствии сидящего напротив нее Ильи она забыла вовсе.

— А через неделю они заявление на развод подали.

Очнувшись, тетка тут же вскочила на ноги и принялась торопливо убирать грязные тарелки со стола.

— Ты чай будешь? Или, если хочешь, простокваша есть.

— Лучше чай, — отозвался Лунин, уже теряя надежду дождаться, когда же рассказ углубившейся в воспоминания тетки вернется к событиям более недавнего времени.

— И с того времени, а это, считай, пять лет прошло, он в бобылях ходил, — включив газ, Татьяна Васильевна поставила на плиту пузатый, со свистком, чайник, — ну, может, кто и был у него иногда, но ничего серьезного. И так, чтобы он по девкам бегал, этого я тоже не скажу. Так и ты мне скажи тогда, — обернулась она к Илье, — ежели человек два раза развелся, он что, от этого какой-то непутевый становится или от него надо держаться подальше?

— Я ведь и не говорил ничего такого, — Илье стало неуютно под пристальным, будто обвиняющим в чем-то теткиным взглядом, — я и сам вот развелся, недавно совсем.

— Ну и дурак, — заключила тетка, — только я жену твою не видала, не могу сказать, когда больше дурак был. Когда жениться надумал или когда разводился.