Виктор Пронин - Банда 8

— Президент тебя не покормил? — усмехнулась Елена.

— На президента надейся, а сам не плошай! — ответил Лубовский весело. Принятое решение, похоже, освободило его от тягостных раздумий, от колебаний и неуверенности. Оно освободило его даже от раздраженности, с какой он разговаривал с Пафнутьевым.

Маленький частный самолет оторвался от взлетной полосы уже поздней ночью, когда небо на востоке начало светлеть. Освещенная полоса выглядела нарядной, словно обещая жизнь спокойную, достойную, может быть, даже счастливую. В этот предутренний час в свете прожекторов она казалась ковровой дорожкой. Лубовский сидел в мягком глубоком кресле, откинувшись на спинку и закрыв глаза. Смутная, невнятная улыбка блуждала по его тонким сомкнутым губам.

Самолет оторвался от взлетной полосы легко, в прохладном, еще ночном воздухе мотор работал уверенно и даже вроде с благодарностью к людям за то, что они решили взлететь в столь хорошее для полета время.

Пафнутьев созвонился с Андреем по мобильнику, тот встретил его с машиной на Кольцевой дороге. Распрощавшись с джипом и его водителем, с которым успел сдружиться, пока добирался из Челябинска в Москву, Пафнутьев пересел в «Волгу».

— Что новенького в большой жизни?

— Дожди, — неопределенно ответил Андрей.

— Дождь — это хорошо. Дождь — это всегда хорошо. Особенно в дорогу.

— Опять в дорогу, Павел Николаевич?

— Жизнь — это дороги, Андрей. Если дороги кончились... Кончилась жизнь. Пиши пропало. Сливай воду.

— Куда едем?

— Немчиновка, куда же еще. Надо хотя бы отоспаться. Челябинск — это, Андрей, не слишком близко.

Развернувшись на развязке, Андрей поехал в обратном направлении, в сторону запада. Было раннее утро, грузовики еще не выехали на трассы, загружались на складах, базах, терминалах. Влажный после ночи асфальт позволял развить хорошую скорость.

— Как поездка, Павел Николаевич? Удалась?

— Вполне.

— Были неожиданности?

— Только приятные.

— Это хорошо, — кивнул Андрей. — Халандовский в Москве, у него новости.

— Хорошие?

— Говорит, любопытные. Шаланда просил позвонить.

— Позвоню.

Первый обмен новостями состоялся. Пафнутьев, чуть приспустив стекло, откинулся на спинку сиденья и незаметно задремал. Дальняя дорога давала себя знать, опять же, раннее утро тоже склоняло ко сну. Андрей его не тревожил. Увидев, что Пафнутьев заснул, он лишь прибавил скорости. Асфальт к тому времени уже просох, согреваемый горячими выхлопными газами — поток машин становился все плотнее с каждой минутой.

Пафнутьев проснулся, когда машина уже стояла в Немчиновке, в том самом переулке, где гостеприимный хозяин приютил его некоторое время назад. Андрей сидел молча и смотрел на то место, где совсем недавно стоял старый и, казалось бы, такой надежный дом.

Теперь дома не было.

Над пепелищем поднимался легкий, невесомый голубоватый дымок. Дом догорал. Похоже, сгорел он в эту ночь.

Пафнутьев проснулся, еще не осознав, что именно его разбудило — запах гари. Он вздрогнул, наклонился вперед, всмотрелся в остатки черных бревен.

— Как понимать? — спросил он, повернувшись к Андрею.

— А вот так и понимать, Павел Николаевич... Жизнь продолжается.

— Так, — крякнул Пафнутьев и вышел из машины. Пройдя к дымящимся еще воротам, он остановился. Потолок рухнул, но кое-где еще остались блочные балки. На том месте, где была веранда, с обгоревшей балки на черном шнуре свисал проволочный каркас абажура. Ни ткани, ни кистей на нем уже не было, только проволочный каркас. И эта маленькая подробность почему-то тронула Пафнутьева больше всего. Чем-то зацепил его этот абажур, что-то за ним стояло — долго он провисел на этом месте, не меньше полувека.

— Недавно пожарники отъехали, — услышал Пафнутьев и обернулся. Позади стояла пожилая женщина и смотрела на пожарище скорбными глазами. — Ночью загорелось.

— Само по себе? — спросил Пафнутьев.

— Пожарники сказали, что короткое замыкание... Столько лет не было никакого замыкания, а тут вдруг... — продолжала женщина. — Замыкание, видите ли...

— Бывает, — неопределенно протянул Пафнутьев.

— Не бывает, — с неожиданной твердостью проговорила женщина. — Ночью машина подъезжала. Я видела. И здесь вот останавливалась. После этого и полыхнуло. Сразу. Будто бензином перед этим плеснули.

— А Иван Степанович? — спросил Пафнутьев.

— Нет больше Ивана Степановича.

— Сгорел?

— Немножко.

— Это как? — не понял Пафнутьев.

— Немножко обгорел. А голова разбита.

— Так...

— Он знал... Чувствовал. А вы, простите, кто будете?

— Пафнутьев моя фамилия.

— Понятно, — кивнула женщина.

— Что понятно?

— Он портфель для вас оставил. К нему уже приезжали как-то... Потом уехали. После этого он и принес мне портфель.

— Обгорелый? — с надеждой спросил Пафнутьев.

— А! — Женщина безнадежно махнула рукой. — В этом доме сейчас все обгорелое.

— Тоже верно, — согласился Пафнутьев. — А приезжали когда? Вы говорите, что на машине?

— Позапрошлой ночью.

— Много их было?

— Вроде как трое.

— Молодые?

— Качки. Но один будто бы постарше. Игорем Александровичем зовут.

— Почему вы так решили? — насторожился Пафнутьев.

— А они так называли. Он за главного был, слушались они его.

— Так. — Пафнутьев поднялся по обгорелым ступенькам, прошелся по черным доскам веранды, качнул обгорелый каркас абажура. Изнутри дом выгорел начисто, остались только почерневшие чешуйчатые стены, железная кровать, провода, пустой электрический патрон, свисавший с потолка. — Так, — повторил Пафнутьев. — Похоже, игры на опережение не получается, маленько я не поспеваю за вами, Юрий Яковлевич. Но если у бабули действительно сохранился портфель, то и у вас успехов немного. Немного, Юрий Яковлевич, совсем немного.

Снова выйдя на крыльцо и вдохнув свежего воздуха, не пропитанного гарью и размокшими после тушения черными бревнами, Пафнутьев увидел на скамейке возле калитки согбенную фигуру Васи. Поставив локти на колени, он покуривал сигаретку и, похоже, дожидался, когда Пафнутьев выйдет на крыльцо.

— Привет, гражданин начальник, — приветствовал он Пафнутьева голосом негромким, даже каким-то шелестящим. — Как протекает жизнь?

— Как видишь. — Пафнутьев пожал суховатую ладонь киллера и сел рядом.

— Оплошали мы с тобой, Паша, — сказал Вася, кивнув в сторону черных остатков дома. — Наших людей убирают... Нехорошо.

— Что делать, — вздохнул Пафнутьев.

— Что делать, я знаю, — проговорил Вася голосом еще более тихим, но теперь в нем уже звучал металл. — Я виноват, — сказал он. — Я заглядывал к старику раза три и, видимо, навел. О нем никто не знал. Наверно, все-таки за мной «хвост» тянулся. Подружились мы с Иваном Степановичем. Приглашал к нему перебираться. Я согласился... Расслабился, придурок.