Джонатан Келлерман - Анализ крови

– Недостаточно здоровая, – заметил я.

– Да, недостаточно здоровая. И как отнестись к такому сокрушительному удару по тому, во что свято верил? – Валькруа грустно усмехнулся. – Кажется, в психологии есть специальный термин для обозначения того, когда все вот так летит вверх тормашками.

– Диссонанс сознания.

– Как бы там ни было. Скажите, – он подался вперед, – как поступают те, кто оказался в таком состоянии?

– Бывает, меняют свои верования, бывает, искажают действительность, подстраивая под свои верования.

Откинувшись назад, Валькруа провел рукой по голове и улыбнулся:

– Нужно еще что-либо говорить?

Покачав головой, я снова попробовал кофе. Он остыл, но лучше не стал.

– Все только и говорят что об отце, – сказал я. – А мать кажется его тенью.

– Отнюдь. Если что, из них двоих крепче как раз она. Просто она молчала. Позволяла своему мужу разглагольствовать, в то время как сама находилась вместе с Вуди и делала то, что нужно.

– А что, если за отъездом стоит она?

– Не знаю, – сказал Валькруа. – Я только хочу сказать, что она сильная женщина, а не картонная фигура.

– Что насчет сестры? По словам Беверли, она и родители не очень-то жаловали друг друга.

– Тут я ничего не могу сказать. Она редко бывала в клинике и по большей части молчала. – Высморкавшись, он встал. – Не люблю сплетничать. Сегодня я и так уже слишком много сплетничал.

Схватив свой халат, Валькруа набросил его на плечи, развернулся и ушел, оставив меня одного. Я проводил взглядом, как он шел, шевеля губами, словно читая беззвучную молитву.

Когда я вернулся в Беверли-Глен, было уже за восемь вечера. Мой дом находится в конце старой вьючной тропы, забытой городом. Фонарей нет, дорога петляет серпантином, но я знаю каждый поворот наизусть и могу подняться домой вслепую. В почтовом ящике лежало письмо от Робин. Сначала у меня поднялось настроение, но после того как я перечитал его по четвертому разу, нахлынула смутная печаль.

Было уже слишком поздно, чтобы кормить карпов, поэтому я принял горячую ванну, вытерся насухо, надел старый желтый халат и прошел со стаканом бренди в маленькую библиотеку, примыкающую к спальне. Закончив два отчета для суда, я устроился в старом кресле и перебрал стопку книг, которые дал себе слово прочитать.

Первым мне в руки попался альбом фотографий Дианы Арбус, но беспощадные портреты карликов, инвалидов и прочих страдальцев только усилил мою депрессию. Следующие две книги оказались не лучше, поэтому я вышел на балкон с гитарой, устроился так, чтобы мне были видны звезды, и заставил себя поиграть в мажоре.

На следующее утро я вышел на террасу за газетой и увидел ее, лежащую на земле, похожую на слизняка, распухшую.

Это была дохлая крыса. Шею ее стягивала грубая пеньковая петля. Раскрытые безжизненные глаза смотрели затуманенным взором, шерсть была грязная и спутанная. Две пугающе человекоподобные лапы застыли в молитвенной просьбе. Полуоткрытый рот обнажал передние резцы цвета консервированной кукурузы.

Под трупом лежал листок бумаги. Воспользовавшись «Таймс», я оттолкнул мертвого грызуна в сторону – тот сперва упорно сопротивлялся, затем, подобно хоккейной шайбе, скользнул в конец террасы.

Письмо было прямиком из старого гангстерского фильма: вырезанные из журнала буквы, наклеенные на бумагу.

Наверное, я бы и сам дошел до правды, но записка сразу поставила все на свои места.

Пожертвовав разделом рекламных объявлений, я завернул крысу и отнес ее в мусорный бак. Затем вернулся в дом и взял телефон.

У секретарши Мэла Уорти оказалась своя секретарша, и мне пришлось проявить настойчивость с обеими, чтобы наконец попасть на него.

Прежде чем я успел что-либо сказать, Мэл спросил:

– Знаю, я тоже получил. У тебя какой раскраски?

– Бурая с серым, с петлей на тощей шее.

– Считай, что тебе повезло. Моя пришла обезглавленная, в коробке. Я из-за нее едва не лишился чертовски привлекательной почтальонши. Она до сих пор отмывает руки. А Дашхофф получил гамбургер с крысой внутри.

Мэл старался обернуть все в шутку, однако по голосу чувствовалось, что он потрясен.

– Я знал, что этот тип псих, – сказал он.

– Как он узнал, где я живу?

– В твоем резюме указан домашний адрес?

– Проклятие! А что получила жена?

– Ничего. В этом есть какой-либо смысл?

– Забудь о смысле. Как нам быть с этим?

– Я уже начал набрасывать предписание Моуди не приближаться к нам ближе, чем на тысячу ярдов. Но, если честно, добиться соблюдения этого будет невозможно. Вот если Моуди схватят с поличным, это уже другое дело, но мы ведь не хотим, чтобы все зашло так далеко, правда?

– Не очень-то ты меня утешил, Малкольм.

– Это демократия, друг мой. – Он помолчал. – Разговор записывается?

– Нет, разумеется.

– Просто проверил на всякий случай. Есть еще один вариант, но он слишком рискованный до тех пор, пока не будет улажен вопрос с разделом имущества.

– Это еще какой?

– За пятьсот долларов Моуди отделают так, что он до конца жизни больше не сможет помочиться без слез.

– Это тоже демократия, а?

– Свободное предпринимательство, – рассмеялся Мэл. – Услуга за вознаграждение. В любом случае это вариант.

– Не делай этого, Мэл.

– Успокойся, Алекс. Я просто рассуждал гипотетически.

– Как насчет полиции?

– И не надейся. У нас нет никаких доказательств того, что это сделал Моуди. Я хочу сказать, нам обоим известно, что это был он, но улик ведь нет, правильно? И никто не станет снимать отпечатки пальцев с крысы, потому как посылать любимым дохлых грызунов не является преступлением. Быть может, – рассмеялся Мэл, – нам следует привлечь Общество охраны животных. Строгое внушение и ночь в кутузке?

– Неужели полиция не может хотя бы поговорить с Моуди?

– Она и без того по горло загружена работой. Если бы все было более конкретно, прослеживалась бы явная угроза, тогда еще может быть. А просто «Вот тебе, долбаный крючкотвор», боюсь, не подойдет – полицейские сами питают к адвокатам такие же чувства. Конечно, я на всякий случай составлю заявление, но не рассчитывай на помощь ребят в синем.

– У меня есть знакомый в органах.

– Контролеры с платных стоянок не котируются, приятель.

– Как насчет следователя из убойного отдела?

– Это другое дело. Звякни ему. Если хочешь, чтобы я тоже с ним поговорил – без проблем.

– Я и сам справлюсь.

– Замечательно. Дашь мне знать, как все прошло. И еще, Алекс, – прости за нервотрепку.

Похоже, ему не терпелось поскорее закончить разговор. Тот, кто получает три с половиной доллара в минуту, старается не тратить время впустую.