Ханс Русенфельдт - Себастиан Бергман. 5 книг

За стальной дверью тянулся длинный коридор с бетонным полом. Через каждые пять метров голые лампочки освещали маленькие помещения за натянутой на деревянных рейках сеткой. В каждую кладовку вела дверь из необструганных досок, с замком. Слабый, но несомненный запах плесени. Похоже, подвальные помещения в последние тридцать лет не принадлежали к числу объектов, которым домовладелец отдавал предпочтение.

Пройдя мимо одинаковых клеток, Урсула добралась до номера 19 — номера квартиры Аннетт. Висячий замок сломан. Урсула осторожно открыла дверь рукой в перчатке и заглянула внутрь. Кладовку теперь тоже следовало считать частью места преступления. В помещении Аннетт оказалось относительно мало вещей. Большинство кладовок, мимо которых Урсула прошла, было более или менее переполнено. У Аннетт же стояли только несколько больших коробок, пара бумажных пакетов, торшер, складной стол и четыре деревянных стула, поставленные друг на друга. В центре на полу был аккуратно разложен сухой паек: бутылка лимонада, печенье, бананы, вафли в шоколаде и пустая бутылка для мочи. Они стояли и лежали точно по линии, на одинаковом расстоянии друг от друга. В точности, как на других местах преступлений. Она, опытный эксперт по местам преступлений, вдруг задрожала, в чем она никогда не признается другим, но точность, с которой преступник воспроизводил ту же расстановку на месте за местом, действовала устрашающе. Урсула осторожно села на пол, достала маленькую металлическую рулетку и аккуратно измерила расстояние между объектами. Как она и подозревала, 4,5 см. «Он должен каждый раз отмерять, — подумала она. — Это требует времени. Но он его тратит. Как он хладнокровен. Как спокоен. Как ему важно сделать правильно.

Выполнить ритуал.

Сделать, как Хинде.

Копировать.

В малейших деталях».

Она снова задрожала.

Услышав, как в квартиру вошел Торкель, она прервала свои размышления. Он, казалось, искал ее и, не заметив ее на балконе, прошел в маленькую кухню.

— Торкель, здесь! — крикнула она, постучав по окну.

Торкель выглянул из кухни и кивнул ей. Взгляд у него был серьезным. Выйдя на балкон, он начал с простого. С того, что представлялось ему понятным.

— Мы обошли соседей, но пока безрезультатно. Аннетт вела себя тихо и спокойно. Внимания не привлекала. Правда, ее бывший муж, очевидно, был мерзавцем. Но его здесь никто не видел уже несколько месяцев.

Урсула кивнула и опять перевела взгляд на улицу внизу.

— А приятельница, которая ее обнаружила?

— Лена Хёгберг, она живет чуть поодаль. Они собирались сегодня вместе пообедать, но Аннетт не пришла. Приятельница звонила ей всю вторую половину дня, но никто не отвечал.

Урсула утвердительно кивнула.

— Ее убили меньше двенадцати часов назад.

— В последние годы Аннетт явно приходилось довольно тяжко, — продолжил Торкель, — поэтому Лена заволновалась и решила заглянуть к ней после работы. Она увидела пятна крови через щель для почты…

— В каком смысле тяжко ей приходилось?

— Развод, сын переехал за границу, она лишилась работы. Она явно была подавлена. — Торкель взглянул в сторону шоссе. — Ванья сейчас проверяет ее бывшего мужа.

— Это, конечно, хорошо, но убийца все тот же. И никто другой.

Торкель тяжело вздохнул. Урсула посмотрела на него. Он казался необычно мрачным. Угнетенным каким-то образом, не свойственным ему на месте преступления. Конечно, они все ощущали поражение от того, что не смогли уберечь эту женщину от смерти, но Торкель, похоже, воспринял это тяжелее, чем обычно.

— Мы просто обязаны сделать все правильно, — сказал он напрямик, похоже, больше самому себе, чем ей. — Нам нельзя ничего упустить.

Они секунду помолчали, глядя на шоссе под балконом. Торкель взял ее за руку и посмотрел на нее. Урсула взглянула на него с удивлением, но руки не отняла.

— У нас есть более крупная проблема. Большая проблема.

— Что?

— Ты уверена в том, что она убита менее двенадцати часов назад?

— Трудно сказать из-за жары, но где-то между шестью и двенадцатью часами. А в чем дело?

Торкель еще крепче сжал ее руку.

— Себастиан сегодня ночью занимался с ней сексом.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, что наш Себастиан Бергман занимался с ней сексом и покинул квартиру примерно двенадцать часов назад.

Теперь Урсула задрожала всерьез.

Первые разы это было в тайне.

На этот раз нет.

Себастиан чувствовал, как лишается всего. Воздуха. Дееспособности. Физической способности ориентироваться. Он чуть не упал на пол и спасся, только ухватившись за стол. Он судорожно держался за светлую столешницу, словно только она удерживала его от разверзшейся перед ним пропасти.

Это невозможно.

Просто совершенно невозможно.

Тем не менее это правда.

Это он осознал, продолжая лихорадочно искать среди фотографий, допросов, свидетельских показаний и личных данных. Повсюду он находил связь и аллюзии, которых прежде не видел. Правда вставала, точно самостоятельное бледное тело, вытесняя сомнения, надежды и мягкие неясности. Она, словно неведомая сила, захватила его душу. Он дрожал, едва дыша. Это жуткое понимание напомнило ему о том разе на берегу в Као Лаке, когда его нутро уже однажды сталкивалось с этой белой, как мел, непримиримой фигурой. В тот раз, когда он, полуобнаженный, окровавленный и едва живой сидел среди мусора и листьев пальм, ее движение окрашивалось в черный цвет скорби и парализовало его. На это раз в офисе Госкомиссии понимание перешло в откровенный страх. Убийственный страх. Он пытался сосредоточиться, отогнать эту мысль, чтобы каким-то образом справиться с охватывающей его паникой. Ударил со всей силы кулаком по столу. Выдавил из себя хриплый вопль. Все для того, чтобы обрести какого-то рода концентрацию и управление. Через несколько минут усилием воли ему удалось встать. Его качнуло, но он вновь обрел равновесие и нетвердыми шагами подошел к окну, чтобы иметь перед глазами что-нибудь другое, а не фотографии убитых женщин, разложенные по столу и развешанные на стене. На улице по-прежнему светило солнце. «В тот день на берегу оно тоже светило», — услышал он собственные мысли, и внезапно начал мысленно нащупывать руку Сабины. Ему хотелось удержать ее. На этот раз не выпустить. Спрятаться в ее детской ручке и раствориться в ее нагретой солнцем коже и мягких пальчиках. На мгновение он увидел Сабину перед собой: круглые белые щечки, голубые полные жизни глаза, локоны на затылке. Он крепко держал ее. С одинаковой силой хотел защитить ее и обрести защиту. Обрести защиту от правды, присутствовавшей в этой невозможной связи. Навсегда исчезнуть вместе с дочерью.

Внезапно она пропала. Вырванная из его объятий. Снова. Он остался один. В конференц-зале, полном фотографий других мертвых. С убийственной правдой в качестве единственного спутника.