Себастиан Хафнер - Биография одного немца

Себастиан Хафнер

Биография одного немца

Воспоминания 1914-1933 гг.

Перевод с немецкого Е. Колесова

От переводчика

Себастиан Хафнер родился в 1907 году в Берлине, по профессии он юрист с несколькими дипломами. В 1938 г. ему удалось уехать в Англию - поводом была стажировка (тогда из Германии еще выпускали), но он решил покинуть Германию если не навсегда, то, по крайней мере, надолго, пока в ней господствует нацистский режим. В Англии он работал журналистом, печатался в еженедельнике "Обсервер". В Германию вернулся в 1954 году; писал сначала для газеты "Вельт", потом для журнала "Штерн". Издал несколько исторических исследований, сразу ставших бестселлерами: "Черчилль", "Заметки о Гитлере", "От Бисмарка до Гитлера". Умер в 1999 году.

Его юношеские дневники и позднейшие комментарии к ним, положенные в основу книги "Биография одного немца" (1939), описывают реальность преднацистской и нацистской Германии. Отец Хафнера тоже был юристом, еще при кайзере, и с приходом к власти новой политической партии он вынужден был, унижаясь, заполнить анкету и с первым, и с пятым, и с семьдесят пятым пунктом, подводившим итог всем остальным: "Поддерживаете ли вы ныне существующий прогрессивный режим?"

Даже отказ заполнять эту анкету грозил Хафнеру-старшему потерей пенсии. А чем грозил отрицательный ответ на последний вопрос, было ясно и ему, и его сыну. Отец неделю боролся с собой, не желая уступать режиму озверелых сапожников. Сын же, автор будущей книги, сказал сразу: "Я уеду". И Хафнер-старший подписал все эти унизительные бумаги, чтобы дать хотя бы сыну возможность избежать грозящего кошмара.

И тот уехал, покинув родину навсегда.

Книга впервые вышла в 2000 году и сразу завоевала внимание читателей и критики. "Цайт" пишет: "Первая книга Себастиана Хафнера - по-настоящему блестящее открытие. Возможно даже, это лучшее его произведение".

Германия - ничто, однако каждый из немцев - это кто-то.

Гёте, 1808

Вначале - самый главный вопрос: кто вы и что делаете в это великое время? Я отвечаю так: я тоже по-своему творю великое, ибо великими представляются мне все времена, когда человек, не имея иного выхода, кроме как встать на собственные ноги, несмотря на смертельное давление режима, хоть желая того, хоть не желая, сумел понять, что он - ЛИЧНОСТЬ! На этом можно пока и остановиться - вы меня поймете.

Петер Ган, 1935

1

История, которую я хочу здесь рассказать, в большой мере напоминает дуэль.

Это была дуэль между двумя слишком неравными противниками: мощным, всесильным и безжалостным государством, с одной стороны, и маленьким, никому не известным и ничем не выдающимся человечком - с другой. И дуэль эта происходила не на том игровом поле, которое обычно считают политикой: мой человечек не занимался политикой и уж тем более не был оппозиционером или "террористом". Просто он все время отступал в тень. Ему ничего не надо было, кроме как оставить за собой - хотя бы чуточку! - право быть собой, жить своей жизнью и радоваться своим радостям. Но именно этого то государство, в котором он жил и с которым вынужден был считаться, не желало ему позволить, всякий раз отнимая у него то одно, то другое, причем самыми жестокими, хотя и примитивными, способами.

Угрожая самыми страшными карами, такое государство требует от своего человечка, чтобы он продал своих друзей, предал любимую, расстался со своими убеждениями и принял взамен их то, что велят свыше, научился поднимать руку в таком приветствии, о котором никогда раньше не знал, чтобы он научился есть и пить не то, к чему привык, и делать то, что ненавидел с детства, а главное чтобы он был готов в любой момент пуститься в любую затеянную государством авантюру, пусть даже его от нее воротит, забыв о своем прошлом и отказавшись от собственного "я", и к тому же принимал все это с восторгом и чувством глубокой благодарности.

Человечку же ничего этого не хочется. Это нападение, жертвой которого он оказался, застало его врасплох, он никогда не мечтал быть героем, а тем более - мучеником. Он обычный, средний человек со всеми присущими ему слабостями, к тому же дитя грозной эпохи, вот он этого и не хочет. И он отваживается на дуэль - без энтузиазма, скорее от безысходности; но тем не менее с решимостью не сдаваться. Конечно, он стократ слабее своего противника, зато намного гибче его, это очевидно. Мы увидим, как он предпринимает отвлекающие маневры, уступает позиции и вновь внезапно отвоевывает их, как он балансирует на самой последней грани и избегает смертельных ударов в последний момент. И надо признать, что для среднего, ничем не выдающегося человечка, не способного ни на геройство, ни на мученичество, он держится очень хорошо. И все же однажды он будет вынужден прекратить борьбу - или, если хотите, перенести ее на другой уровень.

В роли государства здесь выступает Германский рейх, в роли человечка - я сам. Хроника нашего состязания увлекательна не более, хотя и не менее, чем хроника любого спортивного состязания (я, по крайней мере, на это надеюсь). Но рассказываю я об этом не ради вашего или моего развлечения. У меня есть цель, лично для меня очень важная.

Моя единоличная дуэль с третьим рейхом - не частный случай. Такие дуэли, когда маленький человек один-одинешенек пытается отстоять свое "я" и свою личную честь под давлением враждебного к нему государства, ничего не зная о своих товарищах по несчастью и не надеясь, что об этом вообще когда-нибудь станет известно человечеству, происходят в Германии каждый день в течение последних шести лет. Кое-кто из дуэлянтов - люди, более склонные к геройству или к мученичеству, нежели я, - достигли больших высот: за свои убеждения они пережили концлагерь, были сожжены в блоке смертников или как-то иначе заслужили память о себе в будущей жизни. Прочие же сдались гораздо раньше и числятся теперь в резерве СА или ходят в партпредседателях своего жилого блока, ворча потихоньку. Мой случай - самый что ни на есть средний. По нему легко понять, на что человек сегодня может рассчитывать в Германии.

И, вникнув, нетрудно убедиться, что рассчитывать ему не на что. Может быть, у нас было бы больше надежды, если бы внешний мир хоть как-то реагировал на все это. Я все еще верю, что внешнему миру не безразлично, есть ли нам еще на что надеяться. И он, наверное, мог бы - нет, не избежать войны, время для этого уже упущено, - но хотя бы сократить ее года на два, на три. Ибо те немцы доброй воли, которые пытаются отстоять свой личный мир и свою личную свободу, на самом деле, не зная того, отстаивают мир и свободу во всем мире.

Поэтому мне кажется, что моя попытка привлечь внимание мира к тому, что происходит в нашей никому толком не известной Германии, имеет смысл.