Лана Прозак - Очищение

Девушка открыла глаза и осмотрелась. Всё было на своих местах: всё тот же стол, стул и шкаф, на стене весела всё та же карта, испещрённая кнопками, красной лентой и заметками, написанными от руки чёрной ручкой, в углу стояла всё та же доска расследования с фотографиями и уликами, но что-то было не так. Будто призрачный художник уничтожил все краски на картине, оставляя после себя только безжизненный серый цвет.

– Я уснула? – громогласным эхом, разрывая безмолвие, пронеслись слова девушки по кабинету и застыли в воздухе.

– А как ты сама считаешь? – внезапным ответом раздался мужской баритон, от чего Ева подпрыгнула в кресле и с испугом стала озираться по сторонам. В кабинете никого не было. – Не бойся. Я здесь с тобой.

– Кто ты? – в углу, который скрывал массивный шкаф с папками, на противоположном конце комнаты Тайнова заметила мерцающую тень.

– Ты сама знаешь.

– Помоги.

– Обернись…

Ева повиновалась. Она повернула голову и посмотрела на стул, на котором несколько минут назад сидел брат убитой Сидоровой, только теперь на нём сидела сама убитая. Страха не было. Никаких мучающих сознание образов, криков или истерзанной плоти. Она сидела и смотрела на Тайнову теми же грустными глазами, которыми она смотрела на неё с фотографии своего паспорта. Ева видела её короткие покрашенные в фиолетовый оттенок волосы, видела её лицо и мешковатое чёрное платье, но она видела всё и сквозь неё: дверь, стену, ещё один шкаф. Прозрачный силуэт пропускал сквозь себя пепельный свет, слегка мерцая под его лучами, словно границы реальности разорвались и один её край наслоился на другой, как два кадра на склеенной фотоплёнке. Призрак одновременно существовал и нет.

– Думаешь, она ещё жива? – звук исходил от призрака, но она не шевелила губами.

– Кто?

– Маша.

– Почему она должна быть мертва?

– Ева, ты сама всё знаешь. Ты уже догадалась. Где я могла с ней познакомиться? Что могло нас так сблизить, почему я завещала ей свою квартиру? Моя дочь была бы так на неё похожа. Торопись. Не дай ему убить её, не дай ему её очистить… Торопись…

– Ева, – мерцающая тень дотронулась до плеча девушки и развернула кресло, оставляя прозрачный силуэт за спиной, – смотри… Пришло время… Иди… Не бойся…

Всё исчезло. Всё растворилось в вечно голодной тьме. Исчез кабинет, призрак, стол. Осталась только она, сидящая в кресле посреди сгущающихся теней. Страха не было, он отступил под гнётом безразличия, усталости и боли. Боль не покидала даже во сне, будто она слилась в единое целое с душой и стала неотъемлемой частью её существования. Она встала и сделала шаг в пустоту, и в этот самый момент клубы чёрного дыма расступились под сияющим, словно маяк, рассеянным лучом белого света.

– Я здесь с тобой, – снова и снова в голове раздавался далёкий голос из прошлого. – Тебе больше нечего бояться. Осталось сделать всего несколько шагов.

– Я не могу.

– Иди на свет. Ты больше не боишься. Ты смирилась и готова всё вспомнить. Иди на свет. Я буду здесь с тобой.

Она шла в пустоте, ведомая ускользающим лучом света. Она шла по чёрному глянцевому полу, в котором отражалась бездонная теснота неба. Она шла в беззвучном пространстве вакуума, стараясь ухватиться за отблеск света, но чем ближе она подходила, тем дальше он отдалялся, менял траекторию, пульсировал, исчезал и снова появлялся. И голоса в голове становились всё сильнее, громче, злее. Они кричали и приказывали, смеялись и плакали:

– Не бойся, Ева…

– Ты готова!

– Пора всё узнать!

– Ева, не медли. Сейчас нельзя останавливаться!

– Беги!

– Беги, Ева!

– Не время! Не время! Что ты делаешь…

– Тайнова? Тайнова, ты спишь? Тайнова! Вставай давай, пока кто-нибудь не увидел, что ты спишь на рабочем месте. Тайнова, не время спать.

Ева подпрыгнула в кресле и стала беспомощно озираться по сторонам, словно котёнок, у которого только что прорезались глаза, точнее, один глаз. Кабинет вернул себе свою прежнюю форму, в нём снова заиграли краски, и на стуле больше никто не сидел, и только Зобов, точно коршун над своей добычей, повис над Евой с ехидной ухмылкой на губах.

– Проснулась? Вот это, я понимаю, профессионализм! И ты мне ещё что-то будешь говорить про хорошо выполненную работу? На, – Денис кинул на стол свёрток белой бумаги, через который просачивался жёлто-оранжевый жир. – Я тебе поесть принёс. Это шаурма, и на этот раз ты будешь её есть.

– Я не голодна, – Тайнова отпихнула от себя гостя и резко встала с кресла. Неожиданно пространство исказилось и пол ушёл из-под ног. Она попыталась ухватиться рукой за стол, но обессилевшее тело не слушалось, и Ева почти упала, если бы не Денис, вовремя среагировавший и успевший подхватить напарницу под руки, после чего усадивший её обратно в кресло. От головокружения и световых бликов в глазах Еву затошнило, и она, стараясь предотвратить обморок, стала жадно хватать воздух ртом.

– Ты будешь есть и точка, – Зобов развернул шаурму и насильно впихнул вредную еду в руки Тайновой.

– Всё в порядке. Мне просто нужно подышать. Слишком резко встала с кресла.

– Да, да. Я изо всех сил делаю вид, что верю тебе. Ты ешь и рассказывай, что удалось выяснить.

– Лучше ты. Что удалось узнать про Нимфиану?

– За один день много не выяснишь, но кое-что интересное нашёл. Начинай есть, а я начну свой рассказ.

Откусив всего один кусок, Тайнова поняла, что это была самая вкусная еда, которую ей удалось съесть за последнюю неделю, не считая суп Мани. За всё это время она не так часто вспоминала о такой необходимости, как приём пищи.

– Настоящее имя нашей Нимфианы – Голубаева Лариса Николаевна. Отгадай, кто мне об этом сказал?

– Её лучший друг Воланд?

– Он самый, но не суть важно. Как только я узнал её имя, то решил покопаться в архивах. Про детство и подростковый возраст ничего не известно, а вот начиная с института с ней стали происходить интересные метаморфозы. Пока Лариса, буду называть её Нимфиана, обучалась в университете, от её имени в полицию поступило заявление о сексуальном насилии со стороны преподавателя этого университета, казалось бы, дело обычное, но в то же самое время уже на неё подают заявление о сексуальном домогательстве три разных человека, среди которых, замечу, числилась женщина. Как выяснилось, все трое также являлись преподавателями данного университета. Естественно, было произведено расследование, но дело закрыли за отсутствием доказательств. Я знаю, что такие скандалы в университетах редко забываются, и решил навестить этот самый университет, но прежде поискал данные имена, а именно Нимфиана или Голубаева Лариса, в интернете. На первое имя ничего не нашлось, а вот на второе кое-что всплыло. Некая Голубаева Лариса Николаевна числилась в списке преподавателей Академии теологии, философии и искусств, и её дипломная работа (как я понял, она там же и обучалась после исключения из первого университета) считается одной из лучших и сохранена в архивах сайта данной академии. Это настоящая муть на шестидесяти страницах под названием «Эволюция греха с развитием общества и актуальность догматов прошлого». Я не смог осилить этот великий труд, но если читать между строк, то она размышляет над сластолюбием и приводит различные доводы о том, что это нельзя считать грехом. Закончив с этой ерундой, я поехал в университет и пообщался со всеми тремя преподавателями, участвовавшими в скандале о сексуальных домогательствах. Ничего полезного для расследования выяснить не удалось, и я направился в Академию теологии. Она действительно являлась выпускницей данного учреждения и несколько лет преподавала там, но около шести лет назад закончила с педагогической практикой в Академии, и чем она сейчас занимается, никто не знает или знают, но не хотят говорить. Тогда я спросил, были ли у неё конфликты с другими студентами или преподавателями на момент её обучения или работы в Академии. Меня заверили, что нет. Также отрицательным был ответ на вопрос, не обучался ли у них сильно хромающий необщительный мужчина по имени Михаил. Когда я оставил стены альма-матер философии, меня не покидало ощущение, что один из педагогов что-то недоговаривает, и знаешь, что я увидел первым делом?