Лиз Мур - Алая река

Прибегаю к мистеру Райту в два сорок. Распахиваю дверь. Изнутри тянет живительным теплом. Звякает миниатюрный колокольчик. Людей нет.

Некоторое время стою, прислушиваюсь. Улавливаю хлопок задней двери.

В проходе возникает мистер Райт. Пробирается, привычно огибая стойку с обручами.

Глядит на меня молча. Может, не узнал? Может, забыл про утреннюю встречу?

Вот он дошел до прилавка, вот со скрипом опустился на табурет.

Следует долгая пауза.

– Его еще нету, – цедит наконец-то мистер Райт.

– В смысле, Дока?

– А то кого же?

– Ладно.

На самом деле – не ладно. Уже без десяти три. Моя работа под ударом. Не хватало, чтобы меня застукали в таком месте, без формы, рации и оружия. Если будет важный вызов, а я не отвечу и потом совру, что рация забарахлила, – поверят ли мне?

– Можно вас спросить, мистер Райт?

– Спросить-то – спрашивай на здоровье. Отвечать я не обязанный.

И он подмигивает. Кажется, оттаял.

– Скажите, он – Док – каждый день приходит? Вы уверены, что сегодня…

Дверь открывается, мистер Райт вскидывает брови и чуть заметно поводит головой на вошедшего.

Оборачиваюсь.

Вошедший высок ростом (примерно с меня), тощ и жилист. Да, это его я видела в «Фейсбуке». На нем ярко-оранжевая, наглухо застегнутая куртка и джинсы. Волосы длиной до подбородка – отрастил, значит, с тех пор – и такие грязные, что цвет не определишь. Вроде каштановые. И он очень, очень хорош собой. Героин много чего с телом вытворяет, в том числе сгоняет жир. Весь, до капли. Черты заостряются, выпячиваются, лишенные плоти. Всё – чересчур: румянец на скулах, блеск глаз, краснота губ…

Вошедший, косясь в мою сторону, молча идет к прилавку.

– Меня, что ли, ждешь? – произносит он.

Надеется, что я сейчас уберусь. Мало ли откуда меня занесло. Мало ли кто я такая. А у него дело.

Рассчитываю, что мистер Райт нас познакомит. Нет, он вмешиваться не намерен.

– Не тебя, – мямлю я. И, решившись, добавляю: – Ты, случайно, не Док?

– Нет.

– Нет?

Обычно я более находчива.

– Сказал же – нет.

Док меряет меня взглядом. Складывает руки на груди. Постукивает мыском ботинка. Всем своим видом выражает нетерпение.

– Нет так нет, – говорю я. – Просто ты сильно похож на одного парня. С фотки.

Его буквально передергивает.

– С какой еще фотки?

Взгляд скользит от меня к мистеру Райту и обратно. Определенно я здесь лишняя. Встряла. Вклинилась между Доком и дозой. А доза ему явно необходима. Он еле держится. Ему на месте не стоится.

Применяю новую тактику:

– Слушай, я кое-кого ищу. Кейси Фитцпатрик.

Док на секунду каменеет. Затем его руки тяжело опускаются на прилавок.

– Блин! – выдыхает он. – Так ты ее сестра?

Живо всплывают в памяти все до единого случаи, когда я вытаскивала Кейси из сомнительных домов, а точнее, притонов. И каждый мужчина, задавший мне этот вопрос. Наверное, зря я снова в это ввязалась. Или не зря?

– Да, я ее сестра.

Запираться бесполезно. Телосложением мы с Кейси разнимся, но лицами очень схожи. Эту особенность только ленивый вслух не отмечал.

– То есть ты – Мики? – уточняет Док.

– Да.

Мистер Райт глядит строго на прилавок.

– Она о тебе часто говорила, – произносит Док. Меня жуть берет. «Говорила». Прошедшее время.

Поспешно спрашиваю:

– Знаешь, где она сейчас?

Док качает головой.

– Не знаю. Она меня бросила пару месяцев назад. С тех пор не слышал про нее.

– Вы с ней…

Он смотрит на меня, как на идиотку.

– Вы с ней были… вместе?

– Ну да.

Дольше ждать ему невмоготу, и он выдает:

– Слушай, у меня тут одно дело. Объявится Кейси – дай мне знать, лады?

– Есть у тебя телефон?

– Как не быть.

Он диктует свой номер. Для верности тут же звоню ему. В кармане оранжевой куртки что-то слабо вспыхивает, слышится песня, названия которой мне не вспомнить. Песня была на пике популярности во времена моего детства. Но я и тогда не знала, как она называется.

– Порядок, – говорю. – Спасибо.

Иду к двери. Док окликает меня:

– Постой. Ты в полиции служишь, да?

Колеблюсь. Потом отвечаю утвердительно.

Он молчит. И мистер Райт тоже молчит.

– Что-нибудь еще? – спрашиваю я.

– Ничего.

Спиной чувствую его взгляд.

– Ну, – произносит в трубке голос Трумена.

– Сейчас, – отвечаю я.

Быстрым шагом, чуть ли не бегом, направляюсь к заведению Алонзо. Дыхание перехватывает. Я промерзла до костей. Левую ладонь прижимаю к груди. Скорей бы схватить рацию и пистолет. Они – словно дети, оставленные без присмотра. Жаль, что нельзя перейти на полноценный бег.

– Как всё было? Получилось? – спрашивает Трумен.

Излагаю события.

– Как он тебе показался, Мик?

– По-моему, врет, – отвечаю после паузы. – Скользкий тип.

Трумен молчит.

– А ты что думаешь?

– Похоже, ты права.

Снова молчание. Понятно. Трумен сообразил: так вот сразу согласиться с моим мнением насчет Дока – все равно что признать: песенка Кейси спета.

– А там кто его знает, – выдает он.

– Еще раз спасибо за помощь.

– Хватит уже. Заспасибила вконец.

Возвращаюсь к Алонзо, живо переодеваюсь. Судорожно проверяю входящие. Готова обнаружить сообщения от коллег: «Где тебя нелегкая носит?!», «Тебя Эйхерн искал». Ничего такого нет. Снова благодарю Алонзо, но уже на выходе спохватываюсь:

– Скажите, Алонзо, а можно будет у вас еще разок вещи оставить? Ненадолго? Есть тут какой-нибудь, не знаю… чуланчик?

Бегу к машине, припаркованной за углом. Вот сейчас сверну – а там сержант Эйхерн поджидает, на часы посматривает…

Нет, конечно, никакого Эйхерна. Выдыхаю. Достаю из багажника рацию и пистолет. Почти сразу же раздается звонок диспетчера.

Кража из автомобиля, ничего срочного.

Слава богу.

– Еду, уже еду.

По дороге домой перевариваю дневные события. Сначала тяжесть содеянного мною давит на плечи, но внезапно я чувствую приступ ярости. Такое уже было; приступы повторялись регулярно, именно из-за них я прекратила общаться с Кейси. И, как только приняла это решение, моя жизнь наладилась. А дело вот в чем: у меня вспыльчивый нрав. Саймон говорил, и не раз, что не знает человека более уравновешенного, чем я. Что ж, я и впрямь была уравновешенной. До поры до времени.

Сейчас, в машине, направляясь к дому, негодую на себя самое: как я могла? Как я до такого додумалась? Рискнула работой – притом любимой работой, подставила под удар собственный жизненный уклад, зарплату с соцпакетом, которые обеспечивают приличные условия мне и моему сыну! И ради кого? Ради женщины, которая, очень может быть, исчезла намеренно, которая не хочет, чтобы ее обнаружили! Ради той, чьи решения, все до единого, диктовались исключительно ее же прихотями; ради той, которая отвергала попытки близких выправить ее жизненный путь…