Лиз Мур - Алая река

Делавэр-авеню отделяла от пирса рощица, поднявшаяся на пустыре, среди сорной травы и мусора. Было уже совсем темно; я шла, вытянув вперед руки. Помню внезапную мысль: куда меня несет? Мало ли кто шастает в темноте по пустырям? На пирсе нередко выгуливали собак, но однажды, явившись, как всегда, первой, я наткнулась на бездомного. Он говорил сам с собой, а при моем приближении гадко осклабился. В тот раз я ретировалась на Делавэр-авеню и ждала Саймона там.

Теперь, продвигаясь к пирсу почти на ощупь, я успокаивала себя: в этакую пору сюда ни один маньяк не придет. Я оказалась права: пирс был безлюден. Но и безлюдность тревожила, и безлюдность пугала. Я дошла до конца пирса, потуже затянула пояс куртки и уселась, свесив ноги. Мост Франклина отражался в темной воде, мерцая, словно колье из рубинов и алмазов.

Минут через десять послышались шаги. Я обернулась. Держа руки в карманах, ко мне направлялся Саймон. Он был в униформе – не полицейской, нет; у него имелась и гражданская униформа – джинсы с отворотами, черные сапоги, вязаная шапочка и кожаная куртка с барашковым воротником. Мне, сидящей, Саймон показался выше и сильнее, чем обычно.

Прежде чем заговорить, он обнял меня за плечи.

– Как ты? – спросил, вглядываясь в мое лицо, дыша теплом в висок. Я вся затрепетала.

– Неважно, – вымучила я.

– Давай-ка поподробнее, – сказал Саймон.

И, как всегда, я повиновалась.

Именно в тот вечер Саймон посоветовал мне поступить на службу в полицию. Сейчас возраст соискателя подняли до двадцати двух лет, а тогда достаточно было достигнуть девятнадцати.

– Послушай, Микаэла, – убеждал Саймон, – не вечно бабушке душить твои мечты. Однажды ты станешь финансово независимой, сможешь сама заполнить заявки, или как их там. Только это займет некоторое время.

– А пока что мне делать?

– Не знаю. Работай в Лиге, как и работала. Поступи в муниципальный колледж. В любом случае опыт пригодится.

Выдержав паузу, Саймон добавил:

– Я считаю, полицейская служба как раз по тебе. Ты могла бы стать первоклассным следователем. Я это много раз говорил. Зачем бы мне врать?

– Незачем, – согласилась я.

На самом деле я вовсе не была уверена. Детективные романы мне нравились. Нравились и фильмы, которые рекомендовал Саймон: одни – больше, другие – меньше. Во многих сюжет вертелся вокруг полицейской службы. И мне очень, очень нравился сам Саймон – офицер полиции. Но романам и фильмам я всегда предпочитала серьезное чтение, я интересовалась историей. Мисс Пауэлл пробудила во мне любознательность к рассказам о далеких временах, эти рассказы странным образом облегчали одиночество. Быть может, думала я, и мне надо преподавать историю; быть может, это мое призвание…

– Ты, конечно, сама решай, – заключил Саймон и придвинулся чуть ближе. Его рука все еще обнимала меня. Он не то потер, не то потрепал мое плечо, как бы желая согреть. – Я только одно скажу: какое бы поприще ты ни выбрала, Микаэла, – ты добьешься больших успехов.

Я поежилась. На Саймона не смотрела – мой взгляд скользил по водной ряби, отражавшей огни с обоих берегов. Вспомнился урок истории заодно с географией: река берет начало в месте слияния Уэст-Брэнч-Делавэр с Ист-Брэнч-Делавэр и впадает в одноименный залив. Зимой 1776 года (наверное, такой же холодной, как нынешняя) Джордж Вашингтон во главе своей армии переправился через реку Делавэр всего в тридцати пяти милях к северу от этого самого пирса. Тогда, наверное, тоже было темно. Никаких городов на пути. Никаких огней.

– Посмотри на меня, – сказал Саймон.

Я повернулась к нему.

– Сколько тебе лет, Микаэла?

– Восемнадцать.

День рождения у меня в октябре. В тот год никто о нем не вспомнил. Даже Кейси.

– Восемнадцать, – эхом откликнулся Саймон. – Вся жизнь впереди.

Наклонился и поцеловал меня. Помню, все мои усилия сосредоточились на том, чтобы не лишиться чувств. Когда эта опасность миновала, в голове забилось: «Мой первый поцелуй. Мой первый поцелуй. Мой первый поцелуй». Мне случалось слышать о первых поцелуях всякие гадости – о том, как фонтанирует чужая слюна; о том, как неуклюжий язык возбужденного, неумелого мальчишки не дает дышать; о том, как чужой огромный рот чуть ли не на всю твою голову натягивается. Но поцелуй Саймона был прекрасен. И сдержан. Саймон слегка коснулся губами моих губ и отпрянул, в последнее мгновение куснув меня за нижнюю губу. Это привело меня в восторг. Я и подумать не могла, что в поцелуях участвуют и зубы.

– Ты мне доверяешь? – прошептал Саймон.

Взгляд его стал напряженным. Лицо было так близко к моему лицу, что приходилось изгибать шею, подлаживаясь под Саймона.

– Да, – пролепетала я.

– Ты знаешь, что ты очень красивая?

– Да.

Я и правда чувствовала себя красивой – впервые в жизни.

Вечером у меня буквально язык чесался – так хотелось поделиться с Кейси. Она-то впервые поцеловалась еще в двенадцать лет, когда мы очень дружили, и мне был дан подробнейший отчет. Помню, Кейси долго играла во дворе, а потом как ворвется в дом, как закричит с порога: «Мики!» Взлетела по лестнице, плюхнулась на кровать и все сразу выложила.

– Шон Гейген меня поцеловал, представляешь?!

Глаза у нее так и сверкали. Она схватила подушку и несколько раз выкрикнула в нее:

– Мы целовались! Целовались!

Мне было четырнадцать. Я слушала молча.

Кейси положила подушку на место и смерила меня взглядом. Что-то поняла. Посерьезнела. Протянула ко мне руку и произнесла с жалостью:

– Мик, не переживай. И тебя кто-нибудь поцелует.

– Сомневаюсь, – ответила я с вымученным смешком.

– А ты не сомневайся, – наставительно продолжала Кейси. – Ты лучше обещай, что сразу мне расскажешь. Поняла? Как только – так сразу!

И вот я лежала рядом с сестрой и думала: с чего начать рассказывать? А потом послышались легкие, ритмичные вдохи и выдохи – Кейси уснула.

Я сделала, как советовал Саймон.

До конца учебного года я продолжала жить в доме Ба; правда, после долгих колебаний все-таки перебралась в «среднюю» спальню, где все еще обитал мамин дух. Устроилась работать в аптеку – кассиршей на полставки; платила Ба ренту – двести долларов ежемесячно. Выдержала экзамен в Лиге. В двадцать лет уже была сотрудником патрульной полиции. На церемонии введения в должность никто из родных не присутствовал.

Кейси тем временем неудержимо деградировала. Стала резкой и очень непостоянной. При крайней нужде в деньгах нанималась барменшей, иногда работала у Рича, нашего двоюродного деда, в магазине запчастей или сидела с детьми безответственных родителей, готовых доверить самое дорогое столь сомнительной няньке. Подозреваю, что от случая к случаю она приторговывала «товаром» Фрэна Мулрони. Ночевала попеременно то у бабушки, то у приятелей, то прямо на улице. В последнем случае это всегда был Фиштаун, а не Кенсингтон – то есть, находясь на дежурстве, я Кейси не видела. Возвращаясь в бабушкин дом, никогда не знала, застану сестру или нет. Мы с ней почти не разговаривали.