Лиз Мур - Алая река

– Про убийства копы знают?

Раньше никто не спрашивал. Видно, слухи уже расползлись.

– Конечно. Расследование ведется. Полагаю, результаты не заставят себя ждать.

Стандартный, давно заученный ответ на подобные вопросы. Я обязана была ответить именно так, даром что мне известно немногим больше, чем этим девчонкам. Ловлю себя на привычном ощущении. Оно неизменно появляется, когда я говорю с Томасом об отце, а еще – в таких вот случаях. Итак, я чувствую себя виноватой, ибо лгу, и в то же время горжусь собой, ибо щажу чувства более слабого. Пусть этот грех – ложь – остается на мне; я его выдержу. И ради сына, и ради этих девчонок.

Вспоминаю про видео.

– Вот, взгляните, пожалуйста.

Достаю сотовый телефон. Действительно, из убойного отдела скинули коротенький ролик. Прокручиваю его перед девушками, ставлю на паузу, когда появляется предполагаемый убийца.

– Вы его, случайно, не знаете?

Обе девушки смотрят с предельным вниманием. И отрицательно качают головами.

В течение смены показываю ролик всем встречным. Похоже, никто нашего подозреваемого не видел. Две-три женщины при появлении Кэти Конвей бормочут что-то невнятное – не иначе, осознают собственную незащищенность, высокую вероятность того, что участь Кэти могла (и может) постигнуть любую из них.

Уже перед концом смены, около четырех, замечаю Полу Мулрони, которая до сегодняшнего дня где-то пропадала. Наконец-то она рассталась с костылями. Стоит, прислонясь к стене заведения Алонзо, курит.

Глушу двигатель. Выхожу. Я не видела Полу с тех пор, как исчезла Кейси. Давно хотела с ней поговорить.

Несмотря на нашу с Кейси ссору, Пола остается дружелюбной. «Это ваши сестринские дела», – так она однажды сказала. Обычно Пола приветствует меня улыбкой, может и в бок пихнуть шутя, поддразнить: «А кто это к нам пожаловал? Геморрой ходячий!»

Но сегодня Пола смотрит сквозь меня.

– Привет, Пола.

Она молчит.

– Рада тебя видеть, Пола. Понимаешь, Кейси пропала. Ты не в курсе, где она может быть?

Пола качает головой. Делает затяжку.

– Понятия не имею.

– А сама ты когда ее в последний раз видела?

Пола лишь фыркает.

Не пойму, что на нее нашло.

– Это ведь ты сказала Алонзо, что Кейси пропала, разве не так? Дело в том…

Тут Пола взрывается.

– Слушай сюда! Я с копами не треплюсь!

Такого я не ожидала. Во всяком случае, от нее.

Меняю тактику.

– Как твоя нога?

– Паршиво.

Пола снова затягивается. Отступает от меня на дюйм.

– Сочувствую.

Что дальше говорить, просто не представляю.

– Хочешь, я тебя в больницу отвезу?

Пола отмахивается и снова трясет головой.

– Видишь ли, у меня к тебе дело. Точнее, вопрос.

– Валяй, задавай, – разрешает Пола. Но в голосе – пренебрежение, и посыл ясен: спрашивай, сколько влезет, отвечать все равно не буду.

Достаю сотовый, включаю ролик. Любопытство пересиливает, Пола вглядывается в экран.

При появлении Кэти Конвей она мрачнеет.

– Это ж Кэти! Я ее знала.

– Правда?

Следует кивок. Теперь Пола глядит на меня почти с ненавистью.

– Ну да. Девчонка, которую в Тайоге нашли.

Зачем она мне это говорит, не пойму.

– Славная была эта Кэти, – продолжает Пола. – Молоденькая совсем. Я и с мамашей ее знакома. Вот уж сука так сука. Она-то дочку и сгубила.

Всё это Пола выдает, глядя мне прямо в глаза. Будто обвиняет. Подносит ко рту сигарету.

Всякий раз, стоит мне вспомнить о Поле Мулрони, перед мысленным взором появляется одна и та же сцена: школьный холл, Пола во главе стайки самых бойких, самых симпатичных девчонок. Ведет их куда-то, смеется-заливается над чьей-то шуткой. Казалось бы, столько лет прошло, столько в наших жизнях изменилось – а я до сих пор тушуюсь перед Полой.

– Ты знаешь, как погибла Кэти Конвей?

Пола отвечает не сразу. В тоне – холод.

– По-моему, об этом ты должна мне рассказать, а не наоборот.

И снова я ловлю ртом воздух.

– Кто из нас коп – я или ты? – язвит Пола.

– Расследование ведется, – мямлю я. – Мы над этим работаем.

– Еще бы вам не работать.

Пола оглядывает улицу. По судорожности ее движений, по клацанью зубов я давно поняла: она в ломке. Нагнувшись, хватается за живот. Наверное, ее тошнит.

– Еще бы вам не работать, – повторяет Пола. – Только, похоже, вы там не сильно напрягаетесь.

Давно бы надо оставить ее в покое. Когда у человека ломка, ему ни до чего.

Однако прежде чем уйти, я прошу:

– Пола, пожалуйста, посмотри ролик целиком. Самое главное – в конце.

Она закатывает глаза – мол, да отвалишь ты или нет? – но все-таки склоняется над экранчиком. Увидев мужчину в капюшоне, выхватывает у меня телефон. Глаза ее округляются.

– Ты его знаешь?

Замечаю, как сильно дрожат ее руки.

– Разыгрываешь меня, да? Издеваешься, Мик?

– Ты его знаешь?

Пола хохочет – зло, вызывающе, по-вороньи.

– Меня только впутывать не надо, лады?

– Разве я впутываю? О чем ты, Пола?

На миг она закрывает глаза. Делает последнюю затяжку, бросает бычок, давит его мысом кроссовки. Наконец поднимает обвиняющий взгляд.

– Мик, это один из ваших. Это – коп, сечешь?

Как я и надеялась, тюремное заключение изменило Кейси.

Спросите любую наркозависимую, которой пришлось «слезать» в тюремных условиях, каково оно, – и не сводите глаз с ее лица. Вы увидите, как она опустит веки, наморщит лоб, как приоткроет рот, будто в риторическом вопросе: на что нужна жизнь, когда она вот такая? Кейси тоже в наиболее тяжкие минуты думала о самоубийстве; она сама созналась. Зубами моя сестра порвала простыню на длинные полосы. Сплела веревку. Сделала петлю. Конец веревки прикрепила к потолочному крюку и забралась на подоконник, готовая прыгнуть, – но что-то остановило ее. Какая-то потусторонняя сила, говорила Кейси, шепнула ей: подожди умирать, поживи еще – увидишь, какой тебе подарок приготовлен.

Вся дрожа, она сняла петлю, слезла с подоконника и решила написать мне письмо. Впервые сестра просила прощения за все: за то, что не держала обещаний, лгала, огорчала меня и предавала себя. «Я скучаю по тебе, – добавила Кейси. – Ты – единственный человек в мире, чье мнение меня волнует. Больно знать, что я тебя так подвела».

Я ответила сразу. В течение месяца между нами шла бурная переписка – почти как в детстве, когда мы оставляли послания под ковролином в углу спальни.

Потом я решила навестить сестру. И едва ее узнала. Глаза ясные, сознание незамутненное. Лицо бледное – оно таким много лет не было. Со щек исчез яркий румянец, в детских книжках подаваемый как показатель здоровья (не могу спокойно смотреть на такие картинки – мне румянец говорит исключительно о наркозависимости). Я стала навещать Кейси регулярно. Каждый раз меня приветствовала новая версия сестры. Год – долгий срок; его достаточно, чтобы организм начал адаптироваться к воздержанию, чтобы сонный разум активизировался, чтобы его «производственные линии» занялись выработкой (пусть и в малых дозах) тех гормонов, которые столь долго попадали в кровь искусственным путем, с помощью иглы.