Лиз Мур - Алая река

До сих пор я считала свою линию правильной. Усомнилась недавно, пару месяцев назад, проснувшись не от плача даже – от какого-то щенячьего поскуливания в изножье своей кровати. Никогда ничего подобного не слышала. А потом детский голосок начал повторять: «Папочка. Папочка. Папочка».

Я поднялась, на цыпочках обошла кровать. Томас спал, завернувшись в одеяло, точно звереныш. И разговаривал во сне. Я так и застыла. Время от времени мальчик подергивал ножками и ручками, как щенок, которому снится охота на кроликов. Выражение маленького личика менялось с удивительной быстротой: Томас улыбался, через несколько секунд хмурился, затем изумленно вскидывал бровки и морщил подбородочек. Не сразу я поняла, что он плачет. Коснулась простыни под его щекой. Простыня была мокра от слез. Я положила ладонь ему на лоб, потрясла за плечо. Пробормотала: «Томас, всё в порядке».

Он не проснулся, и впервые в жизни я уложила его рядом с собой и стала гладить ему лобик – так делала моя мама. Проводила пальцем по мягким детским бровкам, пока Томас не затих. Тогда я отнесла его в детскую.

Наутро он в подробностях пересказал ночной эпизод.

– Это тебе приснилось, – заверила я.

Среди ночи обнаруживаю: прогноз оправдался.

В фонарном луче видно: снег валит пышными хлопьями, засыпает подъездную дорожку.

Утром подскакиваю от треньканья телефонного будильника. Судорожно хватаю телефон, жму «Отменить». Экранчик высвечивает сообщение от Бетани – еще в шесть часов скинула. «Завалило по самое некуда. Не приеду». И грустный смайлик.

У меня вырывается язвительное «Ну, спасибо!». Встаю, подхожу к окну. Кругом белым-бело.

– Спасибо, Бетани, удружила! – повторяю я.

За дверью шлепают Томасовы ножки. Мой сын стучится и входит, не дождавшись ответа.

– Мама, что случилось?

– Бетани в снегу завязла. Не приедет сегодня.

Подозреваю, что дело вовсе не в снегопаде. Просто Бетани мстит за вчерашний выговор. С Томасом я этими соображениями не делюсь.

– Ура! – ликует мой сын.

Не сразу понимаю: он уверен, что раз няня не приедет, значит, с ним останется мама.

– Нет, мне нужно на работу.

Маленькое личико кривится. Беру его в ладони.

– Прости, милый. Сейчас что-нибудь придумаю. Один ты не будешь.

Времени в обрез. Опускаюсь на кровать. Что делать? Кому звонить?

Томас пристраивает подбородочек у меня на плече – будто легонькая птичка уселась.

– А с кем я буду, мама?

– Пока не знаю.

– Возьми меня с собой. На заднее сиденье.

Улыбаюсь.

– Нет, детям в полицейскую машину нельзя.

Усаживаю его к себе на колени. Вдвоем мы прикидываем, кто бы мог нас выручить.

Скрепя сердце, набираю номер бабушки. Раньше она меня выручала, сидела с Томасом. Сейчас я не очень на это рассчитываю.

Ба не отвечает. Что и требовалось доказать.

Звоню бывшей приходящей няне, Карле. Она работает в страховой компании в центре. С сожалением Карла говорит, что их контору по случаю снегопада не закрыли.

Последняя моя надежда – Эшли. Сотовый она не берет. Отправляю эсэмэску.

В ожидании ответа кормлю сына завтраком. Поглядываю за окно. Снег все идет.

А ведь я через такие сугробы не проеду. Придется браться за лопату.

– Надевай сапоги, Томас! – командую я.

От физической работы настроение улучшается. В Порт-Ричмонде я занималась спортом. Недолго практиковала кросс-фит. Играла в футбольной команде. Знаю по опыту: три-четыре раза в неделю пропотеть как следует – это полезно. Нервы успокаивает. Сейчас на спорт нет времени.

Вручаю Томасу лопатку – мол, помогай! Двадцать минут он толчется на одном пятачке, потом принимается строить снежный замок.

У меня дело продвигается. Когда целых пять футов освобождены от снега, в дверях возникает миссис Мейхон.

– Не нужно вам убирать снег, Мики. Вы не обязаны.

– Зато хоть размялась.

– Чак бы убрал. Ему карманные деньги не повредят.

Чак – соседский мальчик, подросток. Подрабатывает, сгребая сухую листву и подметая дорожки.

Продолжаю орудовать лопатой.

– В любом случае спасибо вам, – произносит миссис Мейхон.

– Пустяки.

Вдруг меня осеняет. Хватаюсь за телефон. Ответа от Эшли нет как нет.

– Скажите, миссис Мейхон, вы сегодня заняты? В смысле, у вас есть планы?

– Я, Мики, давно планов не строю, – миссис Мейхон мрачнеет.

Никогда не была у нее в доме. Договор подписывали в квартире, которую я сейчас и занимаю. Удивление мое неподдельно. Я представляла обстановку вроде той, что окружает Ба: безделушки-пылесборники, видавший виды ковер на полу, захламленное пространство. Но у миссис Мейхон – минимум эргономичной, недешевой мебели и безупречная чистота. Пол из паркетной доски, кое-где лежат стильные коврики. Кругом картины – абстракции большого формата, написанные размашистыми мазками. Очень, очень недурны. Неужели миссис Мейхон балуется живописью? Спросить не решаюсь, хотя язык так и чешется.

– Мне нравятся ваши картины, миссис Мейхон.

– Спасибо.

И никаких пояснений.

– Ужасно неловко вас беспокоить… Если бы не безвыходная ситуация…

Томас стоит не шевелясь. Похоже, одновременно заинтригован и напуган. Вот шагнул вправо, к лестнице; вытянул шейку, пытаясь увидеть, что там, на втором этаже. Спальня миссис Мейхон – что же еще.

Извлекаю бумажник. В нем только двадцать долларов одной купюрой.

– Возьмите, миссис Мейхон. Это пока. Вечером будут еще деньги.

Миссис Мейхон отмахивается.

– Ну что вы, Мики! Не надо!

– Нет, я так не могу. Пожалуйста, позвольте мне расплатиться.

– Не позволю, – заявляет она.

Дальнейшие уговоры не действуют. Миссис Мейхон непреклонна.

Вручаю ей сумку, которую собрала еще дома. Там смена одежды для Томаса, книги, игрушки.

– Завтрак я тоже упаковала, миссис Мейхон.

Об одном я умалчиваю. Томасу всего четыре года. Он до сих пор писается в штаны, особенно если увидит по телевизору что-нибудь страшное. А напугать его может даже выпуск новостей. Взглянув на Томаса, решаю утаить эти подробности от миссис Мейхон.

– Вот это уж совсем лишнее, Мики. Я прекрасно могу состряпать ланч. Надеюсь, юный джентльмен любит сэндвичи с арахисовым маслом? А, Томас? Как насчет сэндвичей?

Тот кивает.

– Вот и славно. Кажется, мы поладим.

Опускаюсь перед сыном на колени. Целую его в щеку.

– Будь хорошим мальчиком, Томас. Ты же знаешь, что это такое?

Снова следует кивок.

– Это значит – слушаться старших, – произносит Томас, указывая себе на ушко.

Храбрится изо всех силенок.

Чем, чем он будет заниматься целый долгий день?

Записываю свой номер мобильника; впрочем, наверняка он у миссис Мейхон имеется.