Александр Васин - Приди и победи

— Да перестань, сейчас по всему миру наблюдается упадок религий — и христианской в первую очередь, — высказался Бестужев.

— По всему миру, возможно, так и есть, — парировала Вера, — но не в России. Оглянись вокруг: храмы растут быстрее, чем новостройки, РПЦ ежемесячно «отжимает» древние памятники архитектуры, олигархи всех мастей, как в средние века, исправно платят «десятину». Только теперь это называется пожертвованием. Так что у нас наоборот — этакий религиозный бум.

Ну а что касается Владимира, то здесь тоже все очевидно. Древняя намоленная земля, концентрация храмов на квадратный метр зашкаливает. Плюс, как я тебе уже рассказывала, древняя магическая пентаграмма, построенная Андреем Боголюбским. Да это идеальный город для разгула сатанистов.

Бестужев ошарашенно смотрел на нее. Если верить Вере, им тут еще повезло, что кто-нибудь раньше не развязал религиозную войну. Нет, так просто сдаваться он был не готов.

— Послушай, как ты сегодня метко заметила, мы живем в двадцать первом веке. Бездушном, аморальном, беспринципном. То есть отсутствуют все догмы, на которых строится религия. Атеизм — и тот уже не в чести. Люди просто не думают о Боге и Сатане. Они думают о ценах на бензин, как оградить детей от наркотиков, мечтают об отдыхе на море и смерти своего соседа снизу. Мы обсуждаем что угодно, но только не религию. О ней мы вспоминаем в минуты беды и тут же забываем, когда беда обходит дом стороной. Жизнь среднестатистического владимирца, к сожалению, на самом деле состоит между пивом и водкой. Ты ведь знаешь эту теорию?

— Нет, расскажи, — Вера была по-настоящему заинтригована.

— Все люди делятся на несколько категорий. Есть те, кому достаточно выпить пива, и на большее они не претендуют. Есть те, кто после пива возьмет водочки. Но если вовремя не остановится, то обязательно упадет. А есть те, кто наоборот, выпитую водочку шлифует пивком, а после куражатся по жизни. Биографию современных господ, у которых, по их мнению, жизнь удалась, очень легко описать: начинали путь с легкого светлого пива и заканчивают путь легким светлым пивом, но уже после литра абсента.

— А как насчет тех, кто вообще не пьет?

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, как говорили в моем детстве. В моей теории эти «странненькие» вообще в жизни не участвуют. Так, влачат жалкое существование. У них отсутствует выбор. Или право выбора.

— И вот здесь, Бестужев, я с тобой не согласна. Вот я — однозначно «странненькая». Только я, скорее, не трезвенница, а наоборот — запойная пьяница. Я хлещу одновременно и пиво, и водку, и абсент, и останавливаться не собираюсь, что бы эти метафоры в твоей теории не олицетворяли. И у меня безграничный выбор. Во всем. Вот, например, именно мне решать сегодня, с кем провести эту ночь. И, как бы ты сильно не хотел меня, без моего согласия ничего не будет, — она хищно улыбнулась.

— Ты врешь, — просто сказал Бестужев. — Это не может быть правдой хотя бы потому, что я тебе доверяю.

— Поясни.

— Ты понимаешь, в силу своей генетической русской философии я не доверяю двум типам людей. И, заметь, таких, как я, очень много.

— И кому же?

— Я не верю мужчинам, которые совсем не пьют. А также женщинам, которые не хотят секса.

— То есть по версии Бестужева, все мужики должны быть алкашами, а женщины — шлюхами?

— Из твоих уст это звучит как-то некрасиво, — скривился капитан. — Но суть ты уловила правильно.

— Ссуть, Бестужев, как известно, в подъезде. А если вернуться к сути нашего с тобой спора — ты не прав.

Эта странная верина манера общения нисколько не раздражала капитана. Наоборот — ему нравились эти словесные качели. Только что она высоким слогом рассуждала о роли религии в современном обществе, а спустя мгновение — переходила на панибратский сленг, больше присущий давним корешам.

— Это почему же? — продолжил он их словесную баталию.

— Потому что каждый человек, неважно какого он гендера, всегда имеет право выбора: пить или не пить, и что пить. С кем спать. Или не спать. Сколько раз и в какой позе. Пойми, Бестужев, возможность выбора — это и есть вложенная в нас частица Бога, которая и делает нас людьми. Эта простая истина, которую многие, и ты в том числе, не готовы или не хотят принять. Пойми: ты можешь не уважать или даже презирать чей-то выбор. Но ты не имеешь права отказывать в нем другому человеку.

— Неправда, имею. Если человек выбирает убийства, грабежи, насилие, то я, как мент, сделаю все возможное, чтобы его поймать и наказать. Читай: лишить его выбора.

— Наказать — да. Твоя миссия — спроецировать людские законы на выбор того или иного человека. И если параметры не сошлись, ты выступаешь в роли судьи для данного индивида. Но даже в этом случае, Бестужев, ты уже не сможешь отказать человеку в его выборе — он его уже сделал. А дальше — важен лишь его диалог с Богом: упавшая душа может вознестись через покаяние или упасть еще ниже, в объятья падших ангелов. И это — самый главный выбор в жизни любого человека. И какое бы страшное наказание ты не придумал за его земные прегрешения, оно ни коим образом не повлияет на его главный выбор.

Но ты прав в одном, я солгала. Про секс с тобой. Если ты ничего не испортишь в ближайшие час-два, я с удовольствием предамся с тобой разврату.

Вера замолчала, глядя Бестужеву прямо в глаза. В этот момент он готов был взять ее прямо здесь, на столе. Сгрести на пол кружки, тарелки, скатерть, сорвать с нее это черное платье и любить ее со всей страстью, на которую я был способен.

Она увидела блеск в его глазах и все поняла.

— Наверное, на сегодня хватит сальвадорских татуировок и итальянских войн. Предлагаю попросить счет и поехать к тебе.

Дальше все было как во сне. В каком-то нереальном сладком сне. Были оплата по счету и чаевые официанту, первые жаркие поцелуи в такси и раздевание в лифте. Пока пальцы одной руки Бестужева на ощупь открывали входную дверь, пальцы другой боролись с застежкой бюстгальтера.

От одежды они избавились еще до того, как добрались до кровати. Первый акт был бурным, местами жестоким. Они кусались и царапались, словно животные, доказывающие друг другу главенство в этом прайде. Но боли они не замечали, только наслаждение и страсть, сжигающие их общим огнем.

Немного отдышавшись, любовники перебрались на кровать и продолжили обмениваться жаром своих тел. И только к середине ночи, раскрасневшиеся, мокрые, они обессилено лежали и рассматривали потолок, где луна с помощью занавесок нарисовала причудливый узор. Вера водила пальцем по волосатой груди Бестужева и, кажется, что-то напевала. Он не вслушивался, сейчас он просто жил. Так хорошо ему не было давно.

Вера повернулась на бок и, зарываясь, спрятала лицо в его шее. Черт! Ему показалось, или она действительно замурлыкала?