Арне Даль - В толще воды

– А вот под ником « Lovebird » скрывается моя сестра. Прочитать тебе, что ты написал моей любимой сестричке?

– Что тебе надо? – хрипло спросил Корнби.

– У тебя есть только один способ избежать того, чтобы эта переписка оказалась в руках у твоей жены и начальства. Я понятно говорю?

– Да, – ответил Корнби, по-прежнему хрипло, но уже громче.

– Отлично. Я позвоню завтра в 16:00. Мне нужна будет полная информация о Свене Юханссоне с зарегистрированного в Гибралтаре предприятия под названием Big Exit Ltd. , которое каждый месяц оплачивает аренду домика на крыше в одном из пригородов Стокгольма, а именно в Тенсте.

– Это будет не просто, – пробормотал Корнби.

– Ну, по сравнению с тем, насколько может усложниться твоя жизнь, если я не получу завтра эти сведения… – произнес Бергер и повесил трубку.

Потом долго сидел, глядя в одну точку.

Бергер просто ненавидел шантаж, ему претила одна мысль о том, чтобы рассказать чьей-то жене об измене супруга. Сплетни – это то, до чего нельзя опускаться, недостойное человека занятие.

Вотчина дьявола.

Сэм утешал себя тем, что Корнби совершил преступление как минимум против одной женщины и на самом деле должен был сидеть в тюрьме; вопрос в том, позволит ли он этому подонку спасти свою задницу. И все же, отодвинув телефон и встретившись взглядом с пятнадцатилетней Аишей Пачачи на фотографии, Бергер почувствовал презрение к самому себе. На секунду ему показалось, что она согласно кивнула.

Но избавиться от беспокойства, вызванного недовольством собой, оказалось не так просто. Мокрый снег за окном снова усилился; снаружи было, похоже, еще страшнее, чем внутри. Итак, коробки.

Бергер подошел к ним и услышал свой стон, показавшийся таким же чужим, каким кажется собственный храп, от которого просыпаешься. Казалось, коробки взорвались от внутреннего давления. Он походил среди раскиданных вещей и внезапно увидел нечто, вызвавшее его интерес. То, что раньше не вызывало ничего, кроме раздражения: как они могли, выгребая школьные альбомы из его гардеробной, решить, что это важная часть его жизни? А теперь, оживленные воспоминаниями о той сцене на футбольном поле, альбомы вдруг наполнились новым смыслом. Бергер сгреб их в охапку, налил себе виски и улегся на жутко неудобный диван. Пока Highland Park приятно растекался по нёбу, Сэм маневрировал между островками архипелага, которого не видел уже более двадцати лет.

Это были школьные альбомы из школы Хеленелунда девяносто первого и девяносто третьего годов. Он отложил более ранний, с седьмого класса, и сосредоточился на девятом. Именно тогда к ним пришел Вильям Ларссон. Интересно, есть ли он на общей фотографии; Бергер совершенно не помнил этого.

Бергер полистал страницы. Не нашел свой класс, может, случайно, а может, и сознательно. Наконец открыл нужную страницу. Взгляд тут же устремился в левый верхний угол, и вдруг все остальные воспоминания словно померкли. Осталось лишь одно – угловатое бугристое лицо, явно притягивающее к себе внимание всего класса. Подбородок сдвинут набок, на лбу с одной стороны выпячивается шишка, похожая на рог, правая скула смотрит вверх, а левая вниз.

А взгляд такой, каким можно убить.

Бергер снова перенесся в тот майский день. Пыльный воздух, безжалостное солнце. Вильям висит, привязанный к воротам. К его окровавленному телу приближается большой человек. Пятнадцатилетний Сэм сидит в отдалении, вытирая слезы полотенцем, которое пахнет кровью Вильяма. Он снова видит все, вспышками: как он поднимает полотенце и хлещет беззащитное тело, как исчезает девичий смех, исчезает даже главный обидчик Антон, и в конце концов Сэм остается один на один с обнаженными окровавленными гениталиями Вильяма. Он хлестал Вильяма, поскольку видел уродливо созданный механизм, и сквозь десятилетия боль посылала отравленные стрелы, застревающие в его мозгу, в каждой извилине, проникающие в каждый уголок, через каждый сантиметр его головы, подвергая мозг электрическому разряду, из-за которого ему пришлось судорожно перелистнуть сразу несколько страниц.

Бергер смотрит на фотографию класса невидящим взглядом. Сразу бросается в глаза, что они моложе, не сильно, но заметно. Восьмой класс, здесь никто не выделяется, никаких угловатых или узловатых лиц с уродскими рогами, обычные шведские подростки с окраин, ребята тринадцати-четырнадцати лет, одно удовольствие скользить взглядом по рядам удивительно похожих друг на друга детей, оказавшихся на пороге взрослой жизни. Но тут Бергер замечает одно лицо, лицо девочки – и огромный часовой механизм возвращается, он снова видит ее привязанной, на заднем плане виднеется Вильям, и тут до него доходит, что эта Молли с заклеенным скотчем ртом – та же Молли, которая, возможно, носит под сердцем его ребенка, и он совершенно зачарован ее чистой улыбкой.

Молли.

Начало семестра. По идее, взгляд должен быть чистым, ясным и неиспорченным, но есть в нем что-то двусмысленное. И все же внешность довольно отчетлива и очень напоминает нынешнюю, и, хотя она лежит в коме и, возможно, умирает, Сэм ясно видит, как будут выглядеть их дети. Он видит это совершенно четко.

Взгляд падает на список имен под фотографией, он видит имя Молли, никаких сомнений, но Бергер не торопится читать дальше, не хочет, потому что в фамилии что-то не так. Еще не оправившийся от потрясения мозг отказывается читать дальше. Потому что там все неправильно.

Потому что после Молли написано не Блум.

Там другая фамилия.

А именно Стен.

Там написано Молли Стен.

Четверг, 3 декабря, 23:02

В темноте ее повсюду окружали мертвецы; их сильное, но немое присутствие. Они все приближались и приближались, лишь крошечный свет удерживал их на расстоянии. Как только луч света переметнулся в другую сторону, расстояние до смерти уменьшилось. Она не могла светить сразу по всем направлениям. Она чувствовала гнилостное ледяное дыхание мертвецов у самого лица.

Надо взять себя в руки. Привести мысли в порядок. Успокоиться.

Молли Блум шла через кладбище. Единственное, что виднелось в темноте, – тусклый свет от ее фонарика. Могилы были довольно свежие, церковь – не маленькая. Когда луч света скользнул по фасаду вверх, оказалось, что церковь увенчана не заостренной башенкой, а обычной скошенной крышей. Грубая и сырая каменная кладка фасада. Когда Молли снова направила фонарик на могилы, старинная церквушка опять потонула в непролазной мгле.

Она на минуту остановилась. Перевела дыхание. Рассмотрела могилы. Из земли ты вышел и в землю войдешь. Жизнь. Короткий миг на земле, беспорядочное мерцание, которое вскоре угасает навсегда.

Но дать ей возможность погаснуть спокойно.