Саймон Бекетт - Запах смерти

– Так, поглядываю потихоньку за тем, что происходит.

– Что, Уорд ожидает неприятностей?

Она ведь говорила мне, что напряжение в округе выросло, особенно когда стало известно о найденных телах. Впрочем, ни одного полицейского в форме я в зале не заметил, да и других подчиненных Уорд тоже.

Уэлан покачал головой.

– Нет, ничего такого. Хотя присматривать за такими вещами не мешает. Никогда не знаешь, кто сюда вдруг заявится.

Или не заявится, подумал я, покосившись на незанятый стул в торце стола.

– Кто они? – спросил я.

– Руководство местного самоуправления и просто мелкие активисты. Женщина, которая говорит, член совета. А тот, что рядом с ней, руководит раздачей благотворительного продовольствия. – Уэлан пожал плечами. – Большинство вполне благонамеренные.

– А вон тот, сидящий рядом с пустым стулом?

На губах инспектора заиграла усмешка.

– Трудно сказать так, сразу. Это Адам Одуйя. Местный активист, однако по сравнению с остальными птица совсем другого полета. Одно время работал адвокатом-правозащитником, но назначил сам себя борцом за социальную справедливость. Стоит за почти всеми демонстрациями и митингами по поводу больницы, и это именно он подключил к протестам общество защиты летучих мышей, или как они там себя называют. Не будь его, больницу давно бы уже снесли.

Это так и не давало ни малейшего намека на то, откуда Одуйя мог меня знать.

– Если так, наверное, он не слишком популярен у застройщиков.

– Ну не думаю, чтобы они из-за него хуже спали. За ними большой международный конгломерат, так что для них это лишь вопрос цены. Вот бедолагам, что здесь живут, действительно не повезло: они, как всегда, крайние.

– Послушать вас, так вы на стороне протестующих.

– Не скрою, я им сочувствую. Возможно, вы по моему говору не поверите, но я вырос всего в нескольких кварталах отсюда. До восьми лет жил в Блейкенхите, пока родители не переехали в Ньюкасл. Жена моя из Лондона, потому и вернулся, а вот здесь в первый раз с тех самых пор. И, надо сказать, в ужасе от того, что вижу. То есть тут никогда богато не жили, но чтобы вот так… Кругом наркоманы, все заколочено или развалилось, а с тех пор, как закрыли Сент-Джуд, до ближайшей больницы двенадцать миль ехать. Хоть плачь.

Уэлан стал говорить громче, и женщина, уступившая ему место, недовольно покосилась на него. Он виновато кивнул ей и, придвинувшись ближе ко мне, снова понизил голос:

– Весь этот район погибает без реконструкции, но вместо доступного жилья застройщики собираются возвести еще один квартал дорогих стеклянных офисов. И ведь они пытаются наложить руки и на рощу за больницей. Эта роща чуть не старше города, а они говорят, если им отдадут эту территорию, вот тогда они построят жилье. Одуйя считает, они пудрят всем мозги, и, вероятно, он прав.

– Тогда что вас в нем настораживает?

Уэлан пожал плечами:

– Я согласен со многим из того, о чем он говорит. Мне просто не нравится этот «социальный мессия», которого он изображает. Слишком уж он себя пиарит, я такого не люблю. У него популярный блог, огромное количество подписчиков в «Твиттере», и он мастерски умеет этим пользоваться. Чертовски фотогеничен, надо признать, но почему-то мне кажется, будто у него во всем этом свой интерес. Уж больница ему дорогу никак не переходила.

Я посмотрел на красавчика за столом президиума. Тот внимательно слушал женщину.

– Какой интерес?

– Все, что поможет ему в адвокатской карьере. Скорее всего, политический. Этот тип – прирожденный политик, и на этом деле он может сорвать себе бонус… Ага, наконец-то. Главное событие, вот оно, начинается.

Выступавшая наконец выдохлась и, повернувшись к Одуйе, представила его публике. Пока она переводила дух, он энергично аплодировал ее выступлению, на что зал откликнулся, хотя и с меньшим энтузиазмом. Потом, вместо того чтобы выступать сидя, как предыдущий оратор, Одуйя снял микрофон с подставки и поднялся.

– Спасибо, Таня. И спасибо вам всем за то, что пришли. Если бы не дождь, нас было бы больше.

Одуйя улыбнулся и сделал паузу. Усиленный микрофоном голос впечатлял еще больше. По залу прокатились одобрительные смешки. Впрочем, едва он смолк, лицо его снова сделалось серьезным.

– Есть те, кто говорит, будто таких вещей, как чувство локтя, больше нет. Мол, связи, что объединяли наше общество, порваны. Всем на все наплевать. – Он снова сделал паузу для большего эффекта. – Так вот, я вижу, стоя здесь сейчас, что это не так. Я вижу людей, которым не все равно. Людей, кто беспокоится за свои семьи и за соседей, людей, желающих своим детям лучшей жизни. Людей, возмущающихся, что их не слышат!

Его окрепший голос отозвался эхом от стен церковного зала, который разразился дружными аплодисментами.

Но я заметил, как он чуть отодвинул микрофон от рта, чтобы тот не фонил. Уэлан говорил правду: Одуйя великолепно знал, что делает.

Следующие десять минут он говорил – ярко, но со сдержанной страстью. Что-то из истории больницы я уже знал; впрочем, местные – наверняка тоже. Это ничего не меняло. Одуйя завладел всеобщим вниманием, и я сомневался в том, что в зале найдется хоть один человек, не следивший за ним. Он вышел из-за стола и, медленно обойдя незанятый стул, остановился на самом краю сцены. Зал затих. Одуйя молчал, нагнетая напряжение.

– Я не говорю ничего такого, чего бы вы от меня не слышали прежде. Закрытие нашей больницы – кража, а это именно кража наших прав, нашей земли ради наживы. Во всем этом нет ничего нового. Все это мы уже проходили. Но сейчас речь идет уже не о нашей земле, не о наших домах или о чьей-то алчности. Речь идет о жизнях. Погибли люди. И что мы слышим от полиции? Ничего.

– Ну вот, – пробормотал Уэлан, выпрямляясь.

Одуйя вытянул руку в направлении пустого стула в торце стола.

– У полиции имелась возможность говорить напрямую с людьми этого района, но вместо этого они предпочли молчать. Где они? Почему их здесь нет?

– Вот трепло, – прошипел Уэлан. – Ни одна собака нас сюда не приглашала.

Однако присутствующие приняли слова Одуйи за чистую монету. По залу прокатился возмущенный гул. Одуйя стоял у пустого стула. Теперь я понимал, что это хорошо продуманный трюк.

– Все, что нам известно, – это что погибло трое людей и тела их были оставлены гнить там, в бывшей больнице. Мы не знаем, кто они, нам ничего о них не сообщили. Но в одном нет сомнения: они не заслужили того, чтобы умереть, как крысы, в таком же небрежении, как сама больница Сент-Джуд. И никто не заслуживает подобного!

Зал взорвался аплодисментами, одобрительным свистом и криками. Теперь Одуйя ходил по сцене из стороны в сторону, и голос его становился все громче.

– Как могло случиться такое? Наши жизни – наши жизни, ваши и ваших детей – неужели они стоят так дешево? Не заблуждайтесь, жизни наших детей тоже под угрозой! Из надежного источника мне стало известно, что одна из несчастных, умерших здесь, была беременна…