Инге Кристенс - Руны смерти, руны любви [litres]

– Любое божество бисексуально по своей природе! – Оле не шутил, а говорил серьезно. – С женщинами Хель поступает так же, как и с мужчинами – выпивает из них жизнь. Наши предки верили в то, что Хель способна внушать человеку самую сильную любовь, какую только он может испытывать… Ладно, хватит об этом. Я не старина Йокель, [81] Старина Йокель – прозвище датского комедийного актера Даниеля Якоба Хаугорда (Daniel Jacob Haugaard). чтобы разглагольствовать на потеху публике, – Оле сдулся, как мяч, из которого выпустили воздух. – Я просто хотел сказать, что если так пойдет и дальше, то через пару дней я прыгну с моста Лангебро. Да – прыгну! Кому нужна жизнь, полная мучений?

– Высказанная вслух или выраженная в какой-либо иной ясной форме мысль о суициде служит достаточным основанием для отстранения сотрудника полиции от работы и направления его на психиатрическое освидетельствование, – по памяти процитировала Рикке.

– Валяй, отстраняй, – согласился Оле, хорошо зная, что Рикке шутит. – Лучше я проваляюсь до окончания контракта в Вордингборге, [82] В городе Вордингборг на юго-восточном побережье острова Зеландия находится крупная психиатрическая клиника в составе которой работает центр экспертизы. чем буду на старости лет носиться по Копенгагену и учить иностранные языки. Тем более что в деньгах я нисколько не потеряю.

– Отдых надо заслужить, – улыбнулась Рикке и протянула Оле два скрепленных вместе листа, на которых была распечатана информация по Бьярне Ворму. – Это мой новый знакомый.

– Оттуда? – уточнил Оле, переворачивая первый лист.

– Да, – подтвердила Рикке, поняв, что Оле имеет в виду. – Очень подозрительный субъект. Ты бы не хотел им заняться?

– Не хотел бы, но придется, – честно ответил Оле.

– Тогда, может, посмотришь прямо сейчас, что на него есть? – Рикке встала из-за стола и сделала приглашающий жест рукой.

Ее доступ к различным базам был весьма ограниченным, а Оле, как инспектор отдела убийств, имел практически неограниченные возможности.

– Я лучше у себя, – Оле встал. – Не люблю чужие компьютеры. Поезжай домой, если я найду что-то интересное, то сразу позвоню.

– Я пока еще поработаю полчасика, – ответила Рикке.

Особой нужды задерживаться не было, но не хотелось уезжать из управления до тех пор, пока Оле не пробьет Бьярне Ворма по всем базам. Вдруг придется писать служебную записку Мортенсену, чтобы Бьярне официально включили в число подозреваемых.

Оле позвонил очень скоро, не прошло и четверти часа с момента его ухода.

– Вынужден тебя огорчить, Рикке. В то время, когда были убиты Моника Блажевич и Ингер Хансен, Бьярне Ворм отбывал срок за драку в Вестре. [83] Закрытая мужская тюрьма неподалеку от Копенгагена.

– Он попал в Вестре за драку? – удивилась Рикке. – Там же обычно сидят те, у кого длинные сроки… Плохое поведение?

– Оно самое, – подтвердил Оле. – Я уже отправил письмо в Вестре, пусть проверят, не отпускали ли Ворма в те дни, но это навряд ли.

«Отпускали? – подумала Рикке. – Конечно же, отпускали! По какой-нибудь уважительной причине. Или, может, он в это время лежал в больнице, откуда легче уйти незамеченным».

А разве не мог Ворм договориться с каким-нибудь заключенным из тех, у кого было право на отлучку, и покинуть тюрьму под его именем? Теоретически, конечно, мог, но на деле, скорее всего нет. В Вестре не так уж много заключенных, около пяти сотен, охрана должна знать всех в лицо. Хотя, внешность у Бьярне самая обычная, если он еще и будет сутулиться, чтобы скрыть свой высокий рост…

– Да он это, он! – сказала Рикке. – Я чувствую…

– Первый подозреваемый – это как первая любовь, – съехидничал Оле. – Все основано на чувствах. Ты пока больше никому не хвастайся своими достижениями, ладно? А ответ из Вестре я сразу перешлю же тебе.

Остаток дня прошел в сомнениях. Он или не он, гадала Рикке. Но ведь так похож… Вдобавок – агрессивен, отбывал наказание за драку. Нет, даже если окажется, что Бьярне не Татуировщик (даже!), к нему все равно стоит присмотреться. У него глаза убийцы.

У тех убийц, с которыми Рикке приходилось беседовать по работе, глаза были тусклыми и ничего особенного не выражали. Но так и должно было быть, ведь Рикке общалась с уже пойманными убийцами, которые находились в заключении, и понимали, что впереди их ничего особо хорошего не ждет. Как бы министр юстиции не нахваливал датские тюрьмы, сравнивая их с отелями, но тюрьмы были и остаются тюрьмами. Комфортабельная или не очень, это, все же, несвобода, отсутствие возможности делать, что вздумается. Потому и глаза такие. Как у хищников в зоопарках. А у тех, кто на свободе взгляд другой, такой, как у Бьярне Ворма. От таких взглядов мороз по коже, колючие они и давят на тебя, словно пытаются лишить воли. Нет, с Бьярне явно что-то нечисто!

Спала Рикке плохо. Во сне она бродила по Вестербро в поисках Бьярне, который как сквозь землю провалился. На работе Рикке сидела как на иголках до тех пор, пока около полудня ей не пришло долгожданное письмо.

Увы, оказалось, что заключенный Бьярне Ворм за время своей отсидки не разу не покидал тюремных стен. Рикке сразу же перезвонила Оле и поделилась соображениями насчет отлучки под чужим именем. Оле заверил ее, что подобный вариант исключен.

– Возможно, что где-то в Албании так и бывает, – добавил он, – но не в Вестре.

Далекая Албания, в которой Оле, насколько знала Рикке, никогда не бывал, служила ему в качестве эталона отсутствия порядка.

– Но у тебя хорошая хватка, Рикке, – добряк Оле решил подсластить пилюлю. – Продолжай в том же духе и рано или поздно тебе повезет.

Рикке так и не поняла, шутит он или говорит серьезно. Тот факт, что Оле советовал продолжать поиски, еще ни о чем не говорил. Уж кто-кто, а Оле знал, насколько упряма Рикке и знал, что отговаривать ее бесполезно.

За две недели Рикке успела обзавестись множеством знакомых среди андеграундной богемы (выражение Хенрика) и теперь подозреваемых у нее было целых три – один весьма перспективный и два так себе.

Также за эти две недели Рикке дважды встречалась с Хенриком (до его отъезда в Лондон и после) и вроде бы у них все складывалось наилучшим образом. Наилучшим – это легко, непринужденно, радостно и с возможностью дальнейшего развития отношений. Рикке поостереглась бы назвать свое отношение к Хенрику «любовью», потому что любовь в ее представлении была очень сложным и многогранным чувством, которое не могло прийти так вот сразу, а формировалось с течением времени. Сразу могла возникнуть симпатия, сразу могло нагрянуть вожделение, сразу можно было почувствовать интерес, но любовь… Спроси кто Рикке о том, что она подразумевает под любовью, она бы не смогла ответить, потому что трудно сформулировать то, чего никогда еще не испытывала, но мечтаешь испытать.