Инге Кристенс - Руны смерти, руны любви [litres]

Хенрик и Рикке, Хенрик и Рикке, Хенрикке, Хенрикке, Хенрикке…

Хенрик все понимает. Хенрику можно все рассказать. Жаль, что сам он не любит много рассказывать о себе. Хенрик из тех, кто живет настоящим. Прошлое для Хенрика не имеет значения, потому что его нельзя изменить, потому что его уже нет. Это психологи обожают копаться в прошлом, для них прошлое с его комплексами и обидами – самый лакомый кусочек. У Хенрика, наверное, и обид никаких нет, добрые люди не обижаются, а если и обижаются, то не помнят зла подолгу. Обида – это как непогашенные угли. Чуть поворошишь – разгораются снова и жгут тебя изнутри. Лучше не ворошить, не вспоминать, не придавать значения. Так скорее погаснет. Мать Рикке любила вспоминать обиды и упиваться своими страданиями. Помнила все-все-все, начиная с походов Гудфреда. [106] Выражение, аналогичное русскому «с незапамятных времен», «с самого начала». Гудфред – правитель Дании начала 9-го века. Каждая домашняя экзекуция заканчивалась сеансом воспоминаний. Какой в том смысл? Никакого.

Святая Бригитта! Спасибо тебе за Хенрика! Лучшего дара Рикке и ожидать не могла.

Все в жизни имеет смысл. Очень часто этот смысл непостижим и может показаться, что его вовсе нет, но он есть. Мы понимаем это позже или не понимаем никогда, но смысл все равно есть. Причина тянет за собой следствие, следствие, в свою очередь, становится причиной для другого следствия.

Иногда Рикке посещала ужасная мысль, настолько ужасная, что ее и всерьез воспринимать было нельзя, только как шутку из разряда «Ченый юмор». Если бы не Татуировщик, то Рикке, наверное, никогда бы не познакомилась с Хенриком, потому что им просто негде бы было пересечься. Люди, подобные Хенрику, не попадают в поле зрения полиции вообще и полицейских психологов в частности. А уж психологу, специализирующемуся на проблемах насилия, с Хенриком вообще нечего делать – он назойливую муху прихлопнуть не способен, будет выгонять ее в окно полчаса. И так забавно переживает по поводу того, что дважды пытался перейти на вегетарианское питание, но не смог выдержать долго без рыбы и мяса. Не для оздоровления хотел перейти и не по каким-нибудь религиозным соображениям, а из убеждений. Но любовь к бифштексам и копченой рыбе оказалась сильнее. Оказалась, и оказалась – против природы не попрешь, но Хенрик переживает. Рикке попробовала убедить его изменить отношение к тому, что он ест. Мясо, рыбу или туже курицу проще воспринимать как продукт, просто продукт, не более того, а не как часть живого существа, которое было убито ради того, чтобы попасть к тебе на стол. Продукт и только продукт. Ничего личного. Первая заповедь любого фермера – нельзя давать имена животным, которые предназначены на убой, они должны оставаться безликими.

И Рикке в галерею Хенрика никогда бы не пришла просто так, из интереса. Ее любовь к изобразительному искусству ограничивалась, то есть полностью удовлетворялась, творчеством уличных художников на Строгет и двумя посещениями Национальной галереи – один раз в школьные, другой раз в студенческие годы. Не более того.

Магазины, бары и рестораны они посещали разные, так что пересечься им было решительно невозможно. Разве что случайно столкнуться на улице, но Рикке не любила уличных знакомств, уж очень это стремно, а Хенрик, наверное, понятия об уличных знакомствах не имел. То есть знал, конечно, что такое случается, но на себя подобное не проецировал.

В богемных кругах Вестербро Рикке освоилась быстро. Там иначе и не получится. Два-три появления, две-три коротких беседы ни о чем, и ты уже своя – человек из тусовки. Рикке ничем не хвасталась, ни с кем не выясняла отношений, не ввязывалась ни в какие споры, старалась говорить людям приятные слова, короче говоря, усердно играла роль доброй королевы Дагмар. [107] Образ королевы Дагмар (1186 – 1212) сохранился в народной памяти как идеал «доброй королевы». Бармен из «Коп ог ундеркоп» Йокум, не догадывавшийся о том, что Рикке подозревала в нем Татуировщика, однажды угостил ее пивом, а когда Рикке в ответ угостила его, проникся к ней настолько, что дал координаты своего мастера тату. Клеиться он больше не клеился. В этом кругу настойчивость была не в почете, да и в юных девах недостатка не было, так что Рикке чувствовала себя спокойно и в относительной безопасности.

Смешно подумать – Рикке начала коллекционировать живопись. Пока что только в единственном количестве, но это была не какая-то там репродукция, а настоящая картина маслом на куске оргалита, размером тридцать на пятьдесят сантиметров. Картина представляла собой черные вихри на сине-сером фоне и, согласно надписи на обороте, называлась «Низвержение в Эресунн». Обошлась она в цену двух бокалов пива. Цену назвал художник, у которого не было денег, но была жажда и картина, которую хотелось продать. Рикке угостила его пивом просто так, из сострадания, уж очень несчастным он выглядел – бледный до прозрачности с печальными глазами и трогательным хохолком на макушке. Но художник настоял, чтобы он взяла картину. Уже потом Рикке догадалась, что ему на самом деле было нужно не пиво, он хотел сбыть картину, пусть даже и за столь символическую цену. Положить начало, сделать почин, перебить хребет неудаче.

С картиной в пластиковом пакете Рикке прямо из бара поехала к Хенрику хвастаться своим приобретением. Хенрик с полминуты разглядывал картину, а потом поинтересовался, сколько Рикке за нее заплатила. «Два бокала пива», ответила Рикке. «За депрессивную картину, глядя на которую хочется утопиться в Эресунне, это слишком дорого», пошутил Хенрик. Слишком дорого! Да он просто позавидовал! Рикке повесила картину над кроватью (очень милая, в сущности, картина, ничего депрессивного, просто именно такое настроение захотел передать художник). При каждом взгляде на картину, Рикке искренне желала Андерсу Бентсону (так звали художника) поскорее завоевать мировую известность. Почему бы не пожелать хорошего хорошему человеку, да и «Низвержение в Эресунн» тогда невероятно взлетит в цене. Тогда Рикке напомнит Хенрику его слова насчет того, что она переплатила за этот шедевр.

То, что Хенрик будет рядом, чтобы Рикке могла напомнить ему, почему-то не вызывало сомнений. Рикке не верила в это, не надеялась, а просто знала. И это было очень приятное знание, знание, которое согревало.

«It’s a lonely world» [108] Это – одинокий мир / или мир одиноких (англ.) было написано во всю стену черной краской. В углу кто-то наискось добавил красной – Lorteland. [109] Дерьмовая страна (датск.) Пространство у стены было огорожено полицейскими лентами. Из знакомых Рикке увидела только инспектора Беринга и криминалиста Нансена.