Инге Кристенс - Руны смерти, руны любви [litres]

Путь мужчины. Солнце и воин, то есть воин идущий к свету. Гибель и благополучие как обозначение жертвоприношения. Традиции троллей. Все эти послания можно расценить как декларацию намерений. Вот мой путь, по которому я иду к свету (к какому, интересно, свету, к свету адского пламени, что ли?), чужая смерть приносит благополучие, иначе говоря – я приношу жертву, соблюдая традиции троллей, некоторые из которых были людоедами.

Начиная с пятой жертвы послания становятся более запутанными.

Лед и тайна. Защита и время. День огня или день нужды. Сила устраняет препятствия. Богатство и перемены. День гибели. Порядок и тайна. Защита от гибели. Радостный дар…

Скорее всего, Татуировщик выражает в своем творчестве те мысли, которые обуревают его в момент убийства или сразу после него. Так, наверное, делают все художники.

Радостный дар – это, конечно, чересчур. Никто из нормальных людей не может испытывать радость при виде трупа со следами истязаний. Поневоле начнешь проецировать ситуацию на себя, пусть, даже, и бессознательно ассоциировать себя с жертвой. Какая уж тут радость. Некоторые, конечно, станут ассоциировать себя с убийцей. Кстати, эти особенности довольно легко выявляются при тестировании.

Всего-то дел, фыркнула Рикке, взять да протестировать всех жителей Копенгагена, подходящих на роль Татуировщика. Сколько это будет человек? Если считать вместе с пригородами, то в Копенгагене живет более миллиона человек. Отбросим более для удобства, будем считать, что в это «более» вошли иммигранты, которые не имеют понятия о рунах. Делим пополам – получаем полмиллиона мужчин. Или немного меньше, потому что мужчин в целом меньше, чем женщин, но нечего придираться – полмиллиона, так полмиллиона. Если исключить стариков и детей, то останется тысяч триста. Далеко не все из них живут в собственных домах или удобных квартирах, в которых можно спокойно истязать и убивать и из которых можно вынести труп так, чтобы никто ничего не заметит. Рикке, например, и дохлую кошку не сможет пронести незаметно – кто-нибудь из пожилых соседок, целыми днями скучающих у окна, непременно увидит. Пусть будет не триста тысяч, а сто пятьдесят. Сто пятьдесят тысяч подозреваемых – всего то! И это при условии, что Татуировщик мужчина. А вдруг, несмотря ни на какие выводы, помноженные на интуицию Рикке, убийца все же женщина? Чего только не вытворяют ведьмы в ночь святого Ханса. [138] Датская поговорка аналогичная русскому «чем черт не шутит». Ночь святого Ханса – Иванов день.

Радостный дар. Четырнадцатая жертва, Аннетт Мейснер. Почему радуется Татуировщик? Только он может радоваться в подобной ситуации, жертве не до радости. Или Татуировщик считает, что дарит жертве радость? Как недавно сказал Нильс: «Радость – это божественный дар, чудо, которое в силах повторить каждый из нас, потому что мы способны дарить радость друг другу».

Нильс?

Нильс!

Нильс!!!

«Что ты больше любишь, Рикке – дарить подарки или получать их? Что лучше – отдавать или принимать? Отпускать хлеб по водам – какой в том толк? Согласна ли ты с тем, что даря другому радость мы сами радуемся гораздо больше? Кем лучше быть – альтруистом или эгоистом? Я эгоист, Рикке, я законченный эгоист, упивающийся своим эгоизмом, и мне это нравится! Но иногда я думаю – уж не обделил я себя чем? Я хочу подарить кому-то радость, ничего не ожидая взамен и почувствовать, каково это!»

Ни с того, ни с сего Нильс завелся на тему даров и радости. По своему собственному почину. Потом он овладел Рикке, невзирая на ее протесты, и поспешил поскорее выпроводить из дома. И рубашка на нем была вся мокрая от пота, а ведь это надо хорошо вспотеть, чтобы плотная джинсовая рубашка промокла насквозь. Что он такого делал?

Рикке ломала голову до тех пор, пока не пожалела о том, что в Дании запрещены пытки. Вот бы подвесить Нильса на крюке к потолку за вывернутые руки, да развести под ним огонь… Святая Бригитта, что за хрень лезет в голову! Нельзя уподобляться Татуировщику! Жестокость – это его метод, метод Рикке – логика.

Куда бы только этот метод приложить?

Оле иногда вскользь упоминал о том, как ему приходилось «поднажать» на кого-то или брать кого-то «за яйца». Рикке всякий раз смотрела на него осуждающе – нельзя же так, закон и права человека превыше всего. А теперь на своей шкуре испытала, как иногда хочется забыть о правах человека, конституции и прочих законах. Когда уверенность велика, а доказательств нет ни одного, так и тянет пойти на крайние меры. Эх, была бы под рукой пресловутая «сыворотка правды»…

Можно было рассказать Мортенсену о том, как Нильс Лёвквист-Мортен интересуется рунами и прочей скандинавской стариной и о том, как он груб в постели, а затем перейти к последнему убийству. Руна «Вуньо» и руна «Гебо» – радость и дар… Если намекнуть, что в случае непонимания она отправится прямиком к Хеккерупу, старина Ханс ее выслушает и, возможно, поручит кому-нибудь узнать побольше про Нильса, а то и приставит к нему хвост. На неделю, от силы на десять дней, не больше. Что это даст? Да ничего! Рикке гораздо лучше знакома с жизнью Нильса и то у нее нет ничего конкретного. Есть уверенность, а конкретных улик нет. «Из слов дома не построишь», скажет ей Мортенсен и на этом все закончится. До следующего убийства…

До следующего убийства так далеко… А если до него еще далеко, то орудие убийства и машинка для татуировки спрятаны в надежном месте, и это надежное место находится дома у Нильса. Тайник в одном из парков Копенгагена отпадает напрочь, потому что там велик риск нарваться если не на гуляющих, то на уборщиков. Возить в машине такую улику постоянно Нильс не станет – опасно. Машину могут угнать, может случиться авария… Банковская ячейка тоже не подходит, потому что в исключительных случаях она может быть вскрыта без ведома владельца. Аре Беринг, дядюшка которого был крупной шишкой в Сидбанке, однажды сказал, что все отделения банков имеют дубликаты клиентских ключей от ячеек, несмотря на то, что в один голос утверждают обратное. Когда один чокнутый сомалиец позвонил и сообщил, что террористы заложили сверхмощную бомбу в отделение банка на бульваре Андерсена, ячейки проверили за считанные минуты, даже владельцев беспокоить не понадобилось. Нет, свои инструменты Нильс хранит где-то дома. Или в гараже.

Дом казался предпочтительнее, потому что гараж Нильса был типичным гаражом белоручки, поднимающего крышку капота лишь для того, чтобы залить новую порцию жидкости в бачок стеклоочистителя. Небольшой стеллаж в углу, на котором кроме запасных канистр с омывающей жидкостью и флаконов со средством для протирки стекол ничего нет. У Хенрика и то гараж побогаче, он хранит там все инструменты, необходимые для мелких работ по дому, от набора отверток до перфоратора. А у Нильса, кажется, ничего такого и в помине нет, во всяком случае Рикке не видела у него никаких инструментов. Разве что он хранит их в подвале?