Инге Кристенс - Руны смерти, руны любви [litres]

– So f…ck and so loose! – передразнила певцов Рикке.

Совсем другой смысл, но звучит похоже.

Рикке хотелось вырвать все розы на свете и утопить в Эресунне всех любителей народных песен в Копенгагене, а то и по всей Дании. Вот почему Татуировщика не интересуют те, кто поет по ночам? Убивать надо с умом, как это делает Декстер Морган, чтобы в результате каждого убийства мир становился чуточку лучше. Хочется собраться – соберитесь, хочется напиться – напейтесь, хочется еще чего – так пожалуйста, но ради святых апостолов не пытайтесь переплюнуть Иду Корр и Трине Дюрхольм, [130] Популярные датские певицы. все равно ничего хорошего из этого не выйдет.

В конце концов, Рикке удалось заснуть, спрятав голову под подушку.

А на следующий день ее подозрения в отношении Нильса еще сильнее окрепли, окрепли окончательно, потому что на углу аллеи Брайд и Биркетингет нашли новый женский труп с татуировкой на животе. Черная упаковочная пленка, скотч, все, как положено. Татуировщик отвесил еще одну пощечину полиции Копенгагена.

Аннетт Мейснер, двадцать три года, студентка Фолкеуниверситета, которая никогда уже не станет политологом, потому что стала четырнадцатой жертвой Татуировщика. Тихая девочка из хорошей семьи. Отец – профессор-биолог, мать – чиновница с Родхуспладсен. [131] Родхуспладсен – площадь в центре Копенгагена на которой находится мэрия. В разговорной речи жителей Копенгагена слова «Родхуспладсен» или «ратуша» обозначают мэрию.

Газета «Политикен» опубликовала интервью с отцом Аннет под заголовком: «Татуировщик должен убить принцессу, чтобы полиция начала искать его всерьез». Убитого горем отца можно было понять, журналистов тоже – им чем горячее, тем лучше. «Экстра бладет» [132] «Ekstra Bladet» – «желтая» газета, одна из самых популярных в Дании. поместила на первой странице фотографии всех четырнадцати жертв Татуировщика, а в пятннадцатом, пустом, прямоугольнике было написано: «вклейте свою фотографию».

В управлении пошли слухи о том, что сегодня-завтра комиссар Йенсен и его заместитель Хеккеруп подадут в отставку. Поговаривали, что на место Йенсена придет кто-то из ПЕТ, потому что кадры столичной полиции полностью себя дискредитировали и нуждаются в серьезном обновлении. Управление начало лихорадить, большинство сотрудников не столько занимались работой, сколько оценкой своих перспектив. Разве что инспектор Рийс был спокоен, потому что ему терять было нечего.

– Угадай, за чей счет я пил вчера? – спросил Оле у Рикки во вторник.

– За счет Шарлотты Бернтсен, – не раздумывая, ответила Рикки.

Шарлотта Бернтсен руководила кадровой службой управления и славилась небывалой скупостью. Это надо уметь – прослыть скрягой среди датчан, нации, совершенно не склонной к транжирству. Но, тем не менее, у фру Бернтсен это получилось. Она экономила как свои деньги, так и казенные. Годами ходила на работу в одних и тех же костюмах – синем и коричневом и в неизменном черном пальто с большими квадратными пуговицами, экономила каждую скрепку и каждый лист бумаги. Все сотрудники, чьи кабинеты находились в одном крыле с кабинетом Йенсена, слышали, как бесновался тот, увидев на обороте служебной записки от Бернтсен копию своего собственного секретного распоряжения месячной давности. Оригиналы подобных документов полагалось хранить в особых папках, доступ к которым могли получить лишь избранные, а копии подлежали уничтожению. Кто мог вообразить, что экономная руководительница кадровой службы из экономии решит печатать второстепенные служебные документы на оборотной стороне старых. Йенсен обещал засунуть «эту тупую зеландскую корову» в шредер и еще обещал кое-что с ней сделать, но быстро остыл и ограничился словесным разносом. К дуракам комиссар относился снисходительно, это умным он не прощал ошибок, а что взять с дураков?

Оле скривился, давая понять, что за счет этой достойной дамы даже носа в пиве не смочить.

– Ну не за счет Мортенсена, я думаю, – съязвила Рикке и ошиблась.

– За его, – улыбнулся Оле.

– Врешь! – не поверила Рикке.

– Сам удивляюсь. Чтобы Мортенсен пригласил весь отдел в бар, причем не в пятницу, а в понедельник, да напоил всех нас на славу – этого быть не может. Но вчера это случилось. И кроме аквавита, каждому досталась порция комплиментов. Меня он назвал «человеком, на которого можно положиться в любой ситуации» и пил со мной на брудершафт. Так что я теперь могу называть его Ханси и хлопать по плечу, когда мне вздумается.

– Тебе недолго придется это делать, – улыбнулась Рикке. – На такой подвиг, как вчера, Мортенсен мог пойти только в предчувствии скорой отставки.

– Я тоже так думаю, только не пойму, чего он хотел – заручиться на всякий случай нашей поддержкой или исправить о себе впечатление напоследок?

– Что делать?! Что, черт побери, делать?! – Рикке сидела в кресле и держала в руке жесткий диск с фотографиями картин, но создавалось впечатление, что она хищной птицей набрасывается на Хенрика, причем набрасывается совершенно незаслуженно. – Чего мы добились всем нашим столичным управлением?! Чего добилась я? Татуировщик на свободе и продолжает убивать! Подскажи, если ты такой умный, как можно вывести Нильса на чистую воду! Я несколько раз встречалась с ним, – насколько интимными были эти встречи, Рикке не уточняла, – но ничем не смогла подтвердить свои подозрения. Подозреваю я его все сильнее, а доказательств по-прежнему никаких! Пора определяться – или вытаскивать на свет Нильса или начинать подозревать кого-то другого! То, что Оле не нашел ничего…

Тут Рикке прикусила язычок, но было уже поздно – Хенрик заинтересовался.

– Где он искал?

– Дома у Нильса, – призналась Рикке, – только это секрет всех секретов. Если Оле узнает, что я проболталась, то он меня убьет!

– Я уже забыл, – улыбнулся Хенрик.

Некоторое время оба молчали, слушая печальную музыку Грига, льющуюся из динамиков. Хенрик любил Грига и слушал его правильно, то есть – на малой громкости, отчего та ж песня Сольвейг [133] «Песня Сольвейг» – финальный эпизод Музыки к пьесе «Пер Гюнт» (соч. 23) норвежского композитора Эдварда Грига. становилась еще пронзительнее. Негромкая музыка словно приходит к нам из космоса. Как будто она растворена в пространстве и кристаллизуется, когда ее хочется слушать.

– Рикке, а кто сказал, что Татуировщик – мужчина? – неожиданно спросил Хенрик. – Он же нигде не оставил вам ни капли спермы, ни другого биологического материала. Откуда такая уверенность? Разве он не может быть женщиной? Какой-нибудь свихнувшейся активной лесбиянкой, которая ненавидит женщин, всех, или именно такой тип, и мстит им? Или ей просто нравится убивать своих любовниц и украшать их напоследок татуировкой.