Инге Кристенс - Руны смерти, руны любви [litres]

– Да, конечно, Хенрик, тебе не надо откладывать для этого какие-нибудь важные дела, – затараторила в трубку Рикке. – Сделаешь на досуге, когда будет время и желание.

– Желание уже есть, – ответил Хенрик. – Надо только вспомнить тех, кто живет в Копенгагене и порыться в моем амбаре. У меня папки лежат не по фамилиям, а по направлениям, что немного усложняет поиски, но это не так страшно. Заодно и систематизирую все, что набралось.

– Я могу тебе помочь! – предложила Рикке, хотя не очень-то понимала, в чем конкретно может выражаться ее помощь.

– Спасибо, не надо, – отказался Хенрик. – Невозможно заниматься такими нудными делами, как инвентаризация и систематизация, когда ты рядом. Мысли сразу же идут совсем в другом направлении…

– Это хорошо или плохо? – ехидно поинтересовалась Рикке.

– Это так хорошо, что лучше и быть не может, – убежденно ответил Хенрик. – До встречи, милая.

– До встречи, милый, – проворковала Рикке, удивляясь тому, сколько оттенков и значений может иметь слово «милая».

Вот сейчас оно было сказано «деловито». Сразу чувствуется, что Хенрику некогда. Но все равно приятно. «Что ты будешь заказывать, милая?» – совсем другое впечатление. «Осторожно, милая, тут ступеньки» – это так заботливо и ласково. Но ласковее всего, это когда после секса тебя обнимают, прижимают к себе и шепчут на ухо: «милая, мила Рикке». Как Рикке удается не растаять в такие моменты – непонятно.

Хенрик и Рикке, Хенрик и Рикке, Хенрикке, Хенрикке, Хенрикке…

«Впоследствии, когда все закончится, надо будет приложить кое-какие усилия для того, чтобы тень Татуировщика не находилась всю жизнь рядом с нами, – подумала Рикке. – Но ничего – мы справимся. Переживем – и отпустим».

Не забывать – отпускать. Как библейский хлеб по водам. С легким сердцем. И, чтобы, в отличие от хлеба, отпущенное не возвращалось. Плохое отпускать, а хорошее привязывать крепко-накрепко.

Рикке откинулась на спинку стула, закрыла глаза и погрузилась в воспоминания. Воспоминания были свежайшими, еще остыть не успели. Это были даже и не воспоминания, а ощущения, неимоверно приятное чувство довольства, наполненности и тепла, которое мгновенно разлилось по всему ее телу при воспоминании об их последней ночи с Хенриком.

Пылкие нежные ласки, еле слышный шепот (да и нужны ли слова, когда все ясно и так), биение двух сердец в едином ритме, тепло снаружи от горячего тела Хенрика и тепло внутри… Ощущение полноценного счастья, котрое не нуждается в каких-либо добавках, чувство слияния с любимым в единое целое, желание остановить время, чтобы смаковать блаженство можно было вечно… И над всем этим – уверенность в том, что так будет всегда. Иначе с Хенриком и быть не может…

Нильс позвонил в самом конце рабочего дня, когда Рикке обсуждала со Снулле свои планы на вечер. Снулле – лучший из собеседников, потому что никогда не спорит и никому не рассказывает о том, что узнал от Рикке. Верный, надежный Снулле. Друг.

– Мне хочется твоего общества, – заявил Нильс без каких-либо предисловий. – Приезжай…

Так вот Рикке бы и приехала по такому приглашению (она, в конце концов, не девушка по вызову), если бы не два обстоятельства. Первое – голос у Нильса был какой-то необычный. Трудно классифицировать, трудно объяснить, но у Рикке сложилось такое впечатление. То ли тон немного другой, то ли промежутки между словами сократились до минимума. Второе – Рикке хотелось заглянуть в ноутбук Нильса. Подсмотреть пароль и осторожно изучить содержимое, пока Нильс будет спать или попросить на десять минут компьютер, придумав срочную причину, а там как повезет… Причины были вескими и на полухамское приглашение, больше похожее на приказ, можно было не обращать внимания.

«Как только это закончится, – твердила себе Рикке, подразумевая под «это закончится» поимку Татуировщика, – я поставлю точку. Если выяснится, что я все же ошибалась (невероятно, но вдруг), я объясню Нильсу, что мы можем остаться в приятельских отношениях, но секса больше не будет. Нельзя ублажать тело и одновременно растравлять душу. Воспоминание о наслаждении должно приносить радость, а не стыд. И расскажу Хенрику. Это причинит ему боль, но он меня поймет. Не рассказать будет неправильно, тогда эта тайна разъест наши отношения, уничтожит их».

Как-то на досуге Рикке немного покопалась в себе, чего психологам делать категорически не рекомендуется. Есть проблемы – ходи на анализ к коллегам, которые смогут объективно разобраться в твоих проблемах. Сама себе не поможешь, потому что саму себя легче всего обмануть. Как не странно. Недаром же кто-то из светил сказал, что заниматься аутопсихоанализом это как самого себя за волосы из ямы вытаскивать – толку никакого.

– Что ты больше любишь, Рикке – дарить подарки или получать их? – едва открыв дверь, начал спрашивать Нильс. – Что лучше – отдавать или принимать? Отдавать, зная что не вернется – какой в том толк? Согласна ли ты с тем, что даря ближнему радость мы сами радуемся гораздо больше?

– Нильс! – только и сказала донельзя удивленная Рикке, глядя на его раскрасневшееся лицо и принюхиваясь к воздуху.

– Кем лучше быть – альтруистом или эгоистом? – Нильс был не так уж и пьян, как показалось ей сначала, скорее больше возбужден, нежели пьян. – Я эгоист, Рикке, я законченный эгоист, упивающийся своим эгоизмом, и мне это нравится! Но иногда я думаю – уж не обделил я себя чем? Я хочу подарить кому-то радость, ничего не ожидая взамен и почувствовать, каково это! Радость – это божественный дар, чудо, которое в силах повторить каждый из нас, потому что мы способны дарить радость друг другу! Хочешь, я подарю тебе бескорыстную радость?

– Какую, Нильс?

– Дам тысячу крон или залижу тебя до такого оргазма, который ты никогда не забудешь! Выбирай – и получишь то, что выбрала!

– Незабываемый оргазм стоит тысячи крон, – пошутила Рикке, вешая куртку на один бронзовый крюк у двери, а сумку на соседний. Рикке видела эти массивные крюки не первый раз, но только сейчас заметила, что они похожи на когти хищного зверя. Бессознательное реагирует на опасность. Ассоциации, какими бы необычными они не были, не случайны, их возникновение закономерно.

Рикке всего лишь пошутила, а не выбрала, тем более, что Нильс выглядел неаппетитно – потный, вонючий, да еще с парами аквавита, который он явно закусывал смёрребрёдами с чесночным маслом или с чесночной колбасой. Но Нильс ее не понял – схватил в охапку и потащил в спальню, невзирая на гневные протестующие крики. Швырнул на кровать, навалился сверху, рывком стащил джемпер (просторные вещи снимаются легко), освободил от бюстгальтера груди и начал жадно мять их, то и дело зажимая между пальцев соски. Хорошенькое начало!