Ларс Кеплер - Гипнотизер [litres]

Вдруг послышалось слабое царапанье. Симоне не поняла, откуда оно исходит. Эрик отошел в сторону. Царапанье продолжалось. Симоне увидела, что оно идет от Шульмана. Его пальцы шарили по натянутой простыне. Симоне почувствовала, как у нее участился пульс; она хотела позвать Эрика, и тут Шульман открыл глаза. Он уставился прямо на нее странным взглядом. Рот растянулся в испуганной гримасе. Язык вяло шевельнулся, по подбородку потекла струйка слюны.

— Это я, Сим. Это я, — сказала она и взяла его за руку. — Я спрошу тебя кое о чем очень важном.

Пальцы Шульмана медленно подрагивали. Симоне понимала, что он видит ее; вдруг его глаза закатились, рот напрягся, а жилы на висках страшно набухли.

— Ты отвечал, когда мне позвонил Беньямин. Помнишь?

Эрик, у которого на груди были электроды Шульмана, видел на экране, как часто бьется его собственное сердце. Ноги Шульмана подергивались под простыней.

— Сим, ты меня слышишь? — позвала Симоне. — Это Симоне. Ты меня слышишь, Сим?

Его зрачки вернулись на место, но тут же скосились. В коридоре у двери послышались быстрые шаги, какая-то женщина что-то крикнула.

— Ты отвечал по моему телефону, — повторила Симоне.

Он еле заметно кивнул.

— Это был мой сын, — продолжала она. — Беньямин звонил…

Его ноги снова задергались, глаза закатились, язык вывалился изо рта.

— Что сказал Беньямин? — спросила Симоне.

Шульман сглотнул, медленно двинул челюстями, веки опустились.

— Сим? Что он сказал?

Он покачал головой.

— Ничего не сказал?

— Ничего… — просвистел Шульман.

— Что ты сказал?

— Не Бенья… — выговорил он почти беззвучно.

— Он ничего не сказал? — спросила Симоне.

— Не он, — сказал Шульман тонким испуганным голосом.

— Что?

— Усси…

— Как ты сказал? — переспросила Симоне.

— Юсси звонил…

У Шульмана задрожали губы.

— Откуда он звонил? — подсказал Эрик. — Спроси, откуда звонил Юсси.

— Где он был? — спросила Симоне. — Ты знаешь?

— Дома, — тонким голосом ответил Шульман.

— Беньямин тоже был в доме?

Голова Шульмана перекатилась набок, рот ослаб, кожа на подбородке сложилась в складки. Симоне нервно посмотрела на Эрика — она не знала, что делать.

— Лидия была там? — спросил Эрик.

Шульман глянул вверх, зрачки скосились в сторону.

— Лидия была там? — повторила Симоне.

Шульман кивнул.

— Юсси говорил что-нибудь о…

Шульман тонко застонал, и Симоне замолчала. Она погладила его по щеке. Внезапно он взглянул ей в глаза, совершенно отчетливо спросил:

— Что случилось? — и снова провалился в кому.

Суббота, девятнадцатое декабря,

вторая половина дня

Анья вошла в кабинет комиссара и молча протянула ему папку и чашку грога. Он посмотрел на ее круглое розовое лицо. Анья не улыбнулась ему, что было на нее не похоже.

— Ребенка идентифицировали, — коротко пояснила она и ткнула пальцем в папку.

— Спасибо.

Ненавижу две вещи, подумал Йона, глядя на коричневую картонную папку. Во-первых, когда заставляют бросать дело, уходить от неидентифицированных тел, ненайденных насильников, грабителей, безнаказанных побоев и убийств. А во-вторых — противоположное: когда нераскрытые дела раскрываются. Потому что когда находишь ответ на старую загадку, он редко оказывается таким, как тебе хотелось.

Йона открыл папку и стал читать. Тело ребенка, найденное в саду Лидии Эверс, принадлежало мальчику, убитому в возрасте пяти лет. Причиной смерти стал, по-видимому, перелом темени вследствие удара тупым предметом. Кроме того, на скелете обнаружено множество заживших и полузаживших повреждений, указывавших на многократные жестокие побои. «Побои?» — приписал судебный медик, поставив вопросительный знак. Побои такие жестокие, что стали причиной перелома костей и трещин в скелете. По всей видимости, избиению тяжелым предметом подвергались в первую очередь спина и плечи. Кроме того, плохое состояние костей свидетельствовало о том, что ребенка морили голодом.

Комиссар немного посидел, глядя в окно. К этому он так и не смог привыкнуть. Он говорил себе: в день, когда я привыкну к таким вещам, я перестану быть комиссаром уголовной полиции. Йона запустил руки в густые волосы, с трудом сглотнул и снова вернулся к чтению.

Итак, ребенка идентифицировали. Его звали Юхан Самуэльссон, родители заявили о его пропаже тринадцать лет назад. Мать, Исабелла Самуэльссон, по ее собственным словам, находилась с сыном в саду, когда в доме зазвонил телефон. Она пошла в дом одна, и за те двадцать-тридцать секунд, пока она поднимала трубку и удостоверялась, что на том конце ей никто не отвечает, ребенок пропал.

Юхану было два года, когда он пропал.

Ему было пять, когда его убили.

После этого его останки десять лет лежали в саду Лидии Эверс.

От запаха грога, поднимавшегося от чашки, вдруг затошнило. Йона встал и приоткрыл окно. Глянул вниз, на внутренний двор управления: пустой мокрый асфальт, деревья у ограды растопырили ветки.

Лидия держала ребенка у себя три года, подумал комиссар. Три года хранила тайну. Три года побоев, голода и страха.

— Йона, с тобой все нормально? — спросила Анья, просовывая голову в дверь.

— Поеду поговорю с родителями.

— Это может сделать и Никлассон.

— Нет.

— Де Геер?

— Это же мое дело. Поеду…

— Понятно.

— Можешь пока проверить несколько адресов?

— Ну конечно могу, милый, — ответила она с улыбкой.

— Это касается Лидии Эверс. Я бы хотел знать, где она жила последние тринадцать лет.

— Лидия Эверс? — повторила Анья.

Йона с тяжелым чувством надел меховую шапку, зимнюю куртку и отправился сообщить Исабелле и Юакиму Самуэльссонам, что их сына Юхана, к сожалению, нашли.

Анья позвонила ему, когда он проезжал через шлагбаум.

— Быстро ты. — Комиссар постарался, чтобы это прозвучало весело, но у него ничего не вышло.

— Сердце мое, я как раз с этим работаю, — прощебетала Анья.

Он услышал, как она вздохнула. Стая черных птиц поднялась с покрытого снегом поля. Йона заметил их краем глаза, они показались ему тяжелыми каплями. Он вспомнил две фотографии Юхана, лежавшие у него в папке, и ему захотелось громко выругаться. На одной фотографии был изображен хохочущий во весь рот лохматый парнишка в костюме полицейского. На другой — остатки костей, разложенные на металлическом столе, аккуратно снабженные бирками с номером.

— Вот дерьмо, — буркнул он себе под нос.

— Ну ты!

— Извини, Анья, тут просто другая машина…

— Ладно, ладно. Но вообще я не люблю, когда ругаются.

— Да, я знаю, — устало сказал Йона. Спорить у него не было сил.

Кажется, Анья наконец поняла, что ему не до шуток, и доложила ровным тоном: