Николай Пахомов - Дурная примета [Proza.ry]

Без сладкой лести, без хитрых слов и ходов, без предательств и крови дело не обошлось. Тревожно и мрачно было его царствование. Лишил он народец православный Юрьева дня, последней призрачности свободы. Закрепостил русского человека на долгие века. Кровавой смутой, великим разорением Руси кончилось его правление. Стоном стонала земля Русская. Реками лилась кровушка. Брат на брата шел…

Борис Федорович Годунов успел основать новую царскую династию. Но на нем эта династия, по большому счету, и закончилась. Ибо сын его, Федор Борисович Годунов, царствовал всего несколько дней и был убит предавшими его и переметнувшимися на сторону Лжедмитрия Первого боярами.

Следовательно, царь Борис Федорович и был Борисом Первым. Правда, числительное определение «Первый» за ним в истории не закрепилось… Как-то не случилось…

Похожим извилистым путем пришел к власти и первый Президент России. Без лжи и вранья тут не обошлось. А сколько было прелестных слов и писем, сколько обещаний — ни счесть! Народ и рот разинул, и уши развесил… Поверил в манну небесную, реки молочные и кисельные берега! Да как не поверить, если очередной страдалец за народ объявился, неутомимый борец с власть предержащими! А красавец-то, красавец! Гренадер! Рост — под два метра, благородная седина в мощной шевелюре и нос картошкой! Не чета прежним лысым коротышкам. К тому же, по слухам, и выпить не дурак… Словом, свой мужик в доску!

— Этот всех злодеев, всех кровопийц на свет белый, на свет божий выведет! Вон как правду-матку в глаза чешет! — радовались россияне, покрывшиеся жирком благодушия за годы брежневского «застоя».

Примерно также кричали они и в 1917, и в 1937 годах. А еще много-много раньше… И не раз… Толпа же… хоть и народ.

При Борисе Втором свободы стало больше, чем было. По рыночной терминологии — больше, чем существовал спрос на нее. И она, свобода, подешевела. Впрочем, как и жизнь простого человека. Развалилась великая страна — и полилась кровушка. Все, как во времена Бориса Первого, Бориса Годунова. И блуд, и смута, и ложь в красочной упаковке…

— А где был КГБ? Где был страж национальной безопасности?.. — возможно, спросит продвинутый читатель.

— Святая наивность! Да разогнали. Разогнали, чтобы не мешал. В том числе и воровать! Под улюлюканье толпы, под захлёбывающиеся возгласы продажных телекомментаторов, под молчаливое согласие всего народа. К тому же, если, по правде сказать, выродился КГБ. Выродился. Как вырождается даже самый, что ни есть элитный сорт пшеницы или картофеля. Вроде и почва та же самая, и уход тот же, и стебли бушуют, но присмотришься — пустоцвет. Нет урожая!

Да как ему было и не выродиться, если все больше и больше в кагэбэшных кабинетах ошивались сынки партийных бонз, с детства не приученные к работе и труду. А оперативная работа не терпит белоручек и пустобрехов. Не терпит… Вот так и не стало могучего КГБ, наводившего страх как на внутренних прохиндеев, так и на внешних недругов.

— Дела!..

— Да, дела.

Однако, рассказывая об интересных моментах в истории нашего государства, мы уклонились от основного повествования. Не пора ли к нему возвратиться?..

Жила Ирина с братом, а точнее, с семьёй брата, так как Олег был женат и уже имел своего ребенка, в двухкомнатной квартире на первом этаже крупнопанельного пятиэтажного дома. Досталась в наследство от родителей. Все бы хорошо, да была она в доме, находившемся у черта на куличках. Точнее, на поселке Магистральном — глухой, непрестижной окраине Курска. «Вор-городок…» — с долей иронии говорили о Магистральном сами магистраловцы.

Раз вор-городок, то, понятно, порядки и нравы в нем соответствующие.

Олег работал электриком в автобазе. Тут же, на поселке. Автобаза была большая, работы много, а получки — мало. И на этот мизер, который по несколько месяцев задерживали, содержал Олег не только жену Лилию, полуторагодовалого сына Никитушку, но и ее саму. Потому и приходилось Ирине все терпеть да сносить.

Олег чувствовал себя главой семьи, и не раз напоминал об этом и ей, и своей жене Лилии, пышнотелой брюнеточке, чем-то похожей на клушу, вечно копавшуюся с пеленками, с простынками, с ползунками сынишки, с пузырьками и сосками, с детским питанием и горшками. По натуре — доброй, мягкой и всегда согласной с мужем. Лилия была четырьмя годами старше Ирины и очень любила своего ребенка. А потому молча сносила обиды мужа. Если, случалось, что плакала, то как-то беззвучно и незаметно.

Олег к ней, как к женщине, охладел. И часто поглядывал на свою соседку по этажу Мальвину Васильевну Смирнову. Даже Ирине было видно, что та брату нравилась. И не только, как женщина — Мальвина, несмотря на замужество, была женщиной современной. Не в пример Лилии, за собой следила, и за телом, и за душой, модно одевалась, время от времени посещала театр и рестораны. Но, самое главное, владела «девяткой», светлым автомобилем ВАЗ-21099, одним из лучших достижений отечественного автомобилестроения. Словом — «богачка».

Но больше самой «богачки» Мальвины ему, по правде говоря, нравился ее автомобиль!

Белая «девяточка» часто стояла возле подъезда, вызывая зависть у менее удачливых соседей.

Олег не раз и жене, и ей, Ирине, приводил Мальвину в пример, как успешный образ современной женщины. «Учитесь, — говорил он, — вот вам наглядный пример, какой должна быть современная баба. Не вам чета! Образованная! Красивая. Не спешит обзаводиться детьми, как некоторые…»

Олег в своем стремлении разбогатеть, во что бы то ни стало, кроме мелкого воровства со своей автобазы, предпринимал и попытки заиметь деньги путем вклада приватизационных чеков, полученных всей семьей, в один из инвестиционных фондов, расплодившихся в городе Курске. Но он был всего лишь Олегом Нехороших, а не Анатолием Чубайсом — и из его затеи с чеками ничего не вышло. Точнее, вышел пшик! В год по копейке.

Успешней прошла приватизация квартиры. Но квартира и так ему и членам его семьи принадлежала. Их из нее никто не гнал, и выгнать не мог. Как платили за коммунальные услуги, так и продолжали платить. Правда, с каждым разом все больше и больше. Хоть услуг не прибавлялось ни на грамм, но аппетит Управляющей компании рос не по дням, по часам. Словно богатыри из русских сказок.

Да, теперь он мог продать эту квартиру. Никто не спорит — мог. Но, продав, где бы сам жил?..

Разговор между братом и сестрой происходил утром третьего марта в комнате Ирины. Оба стояли чуть ли не у порога комнаты. Оба были одеты и готовились отправиться на трудовой фронт. Вмешательство брата на несколько минут нарушило утренний распорядок. Лилия, возможно, слышала этот разговор, занимаясь сынишкой в своей комнате, однако не вмешивалась. Она, вообще, старалась ни во что не вмешиваться, ни ввязываться. Словно кроме ее Никитушки больше никого вокруг не существовало.