Сандроне Дациери - Убить Ангела

– А как же.

Коломба сняла с Андреаса наручники и дождалась, пока он наденет брюки, после чего они вместе отправились в больницу Святого Михаэля, которая находилась в округе Шёнеберг, недалеко от ратуши, где Джон Кеннеди заявил, что он тоже берлинец [35] «Я – берлинец» – ставшая культовой фраза из речи американского президента Джона Кеннеди, произнесенной 26 июня 1963 г. перед Шёнебергской ратушей, в которой президент выразил поддержку западным берлинцам после возведения коммунистическим режимом ГДР Берлинской стены. . Близился вечер, и Коломба решила, что будет быстрее прокатиться на метро, но всю поездку волновалась, как бы Андреас не выкинул очередной фортель. Однако на публике в средствах он был ограничен. Несколько пассажиров подошли к нему, чтобы поздороваться, и он даже дал пару автографов. Правда, когда он прошептал что-то на ухо молоденькой, стриженной под ежик девчонке, та покраснела и торопливо отошла подальше.

Кевин Оде – высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, носивший очки в тонкой золотой оправе, – встретился с ними в регистратуре на первом этаже. Он был явно раздражен срочным вызовом по громкоговорителю.

– В чем дело? – спросил он по-немецки.

Андреас неожиданно заключил его в объятия.

– Ты трахнул не ту шлюшку. И умыкнул не того покойника, – сказал он врачу на ухо так тихо, что слов не слышал никто, кроме него и Коломбы.

Как она ему и велела, он объяснялся по-английски. Оде побледнел как полотно. Сообщив старшей медсестре, что берет пятиминутный перерыв, он провел их на подземную парковку, где ставил свой «мерседес». Коломба посадила хирурга на заднее сиденье вместе с Андреасом, который тут же обхватил его за шею, а сама уселась впереди.

– Где Хайнихен? – спросила она.

По дороге у Оде было несколько минут на размышления, и он решил, что лучшей стратегией будет все отрицать.

– Я правда не понимаю, о ком вы. Это один из моих пациентов?

– Это человек, которого вы подменили трупом бездомного алкоголика.

– Серьезно, вы меня с кем-то путаете.

Стратегия оказалась ошибочной. Прежде чем Коломба успела среагировать, Андреас железной хваткой сжал левую руку хирурга. Послышался отчетливый хруст, и Оде закричал от боли.

Коломба приказала Андреасу отпустить его, и тот, подмигнув, повиновался.

– Вы мне запястье сломали! – воскликнул Оде, добавив что-то по-немецки.

Андреас отвесил ему затрещину и сбил с него очки:

– Говори по-английски.

– Я сказала, хватит! – рявкнула Коломба.

– Я знаю, кто вы! – крикнул Андреасу Оде. – Я на вас заявлю! Отправлю вас за решетку! Обоих!

– Закончили? – спросил журналист, уставившись ему в глаза.

Мужчина замолчал.

– Доктор, – сказала Коломба, – вы намеренно солгали во время расследования массового убийства. Вы подделали медкарту и помогли скрыться подозреваемому. Если кто и окажется за решеткой, то, скорее всего, вы.

– Какое еще убийство? Это был несчастный случай…

– Если не верите, можете прямо сейчас позвонить в полицию, – с притворной невозмутимостью сказала Коломба.

– А если я вам помогу?

– Тогда на этом для вас все закончится. Если вы будете держать рот на замке, мы тоже готовы помалкивать.

Выбора у мужчины не было, и он рассказал им все, что знал.

Как они и предполагали, жена Оде организовала за ним слежку, но Хайнихен, не успев сообщить женщине, что ее муж спал с несколькими пациентками и парой медсестер, сам оказался при смерти и угодил в больницу. Когда к нему вернулось сознание, он из последних сил объяснил Кевину Оде, что, если не исчезнет, его убьют, и посулил молчание в обмен на его помощь. Поддавшись на шантаж, хирург организовал подмену тела, после чего вывез Хайнихена из больницы в кресле-каталке. Впоследствии он не раз жалел, что попросту не придушил старика подушкой.

Следующие четыре месяца врач лечил Хайнихена в своем доме в Баварских Альпах, но бóльшую часть времени мужчина был предоставлен самому себе. Каким-то чудом Хайнихен поправился без пересадки кожи и покинул дом Оде на собственных ногах, не сообщив, куда направляется. За все это время он не сказал ни кто пытается его убить, ни почему.

– Значит, вам неизвестно, где он? – угрожающе спросил Андреас.

Запястье Оде распухло, как мяч, и пульсировало от боли.

– В Ульме, если, конечно, еще не уехал.

– Откуда вы знаете? – спросила Коломба.

– Через пару месяцев Хайнихен мне позвонил. У него была тяжелая инфекция, а обращаться в больницу он не хотел. Пришлось отправить в ульмскую аптеку факс с рецептом. Знаю только, что у него воспалились ноги, так что далеко он бы не ушел. Больше ничем не могу вам помочь. А теперь отпустите меня, пожалуйста. Мне нужна медицинская помощь.

Андреас громогласно приказал Оде, чтобы тот никому ничего не рассказывал, после чего тихонько, чтобы не услышала Коломба, прошептал, что с ним сделает, если тот посмеет ослушаться. Тем не менее, стоило им выйти из больницы, Коломба прижала журналиста к стене. Андреас был тяжелее мешка с цементом, но ей удалось застать его врасплох. Темнота скрывала их от прохожих, и она ткнула ему в живот ствол пистолета:

– Еще раз дашь волю рукам, пожалеешь.

– Что ты сделаешь? Арестуешь меня? – с недоброй усмешкой поинтересовался Андреас.

– Прострелю тебе ногу и оставлю истекать кровью. Копыта не отбросишь, но на время станешь паинькой.

Лицо Андреаса снова стало безмятежным.

– Я тебе не враг.

– Ошибаешься. Ты третьесортный враг, на которого мне жалко тратить время. Но если ты меня вынудишь, я тобой займусь.

Глаза журналиста снова блеснули сталью, и всю обратную дорогу он хранил молчание.

В душе он кипел от ярости. Что себе позволяет эта полицейская шлюха? Она что, не знает, кто он такой и что может с ней сделать? Перебрав в памяти десятки оттраханных им проституток, он начал представлять тех потаскух, с которыми оторвался по полной. Все они харкали кровью, умоляли его остановиться, клялись его засудить, а под конец просили прощения, лишь бы он, ради бога, больше не возвращался. Андреас воображал на их месте Коломбу. Ему не терпелось расставить все по своим местам. Отдавать приказы и внушать страх должен он, а не эта тупая ищейка, которая на его глазах металась на кровати в бреду и заходилась рыданиями. При виде ее беспомощности у него встал. Потому-то он и отвлекся, позволив ее дружку-пугалу застигнуть его врасплох. В следующий раз он не станет терять время.

Они вернулись домой к Бригитте, и Данте, выслушав новости, немедленно позвонил Сантьяго. Тот ответил на звонок, развалившись в его постели в люксе отеля «Имперо». Данте словно смотрел рэперский клип: Сантьяго сидел на кровати с голым татуированным торсом, полуприкрытым простыней, а на шее у него висела огромная золотая подвеска, которую он, должно быть, нацепил специально по такому случаю. Рядом свернулась совершенно голая, бесстыдно улыбающаяся в камеру Луна.