Клер Макинтош - Я отпускаю тебя

Всякая надежда, что мы тихонько чего-нибудь выпьем и посидим в уголке, испаряется, едва мы переступаем порог.

– Патрик! Каким ветром в наши края?

– Слушай, погляди еще раз мою Роузи, она все равно прихварывает!

– Как твой старик поживает? Не соскучился еще по валлийской погоде?

Патрику кричат со всех сторон, и от этих криков и тесноты меня охватывает острая тревога. Я стискиваю поводок, чувствуя, как кожаный ремешок скользит в потной ладони. У Патрика для каждого находится несколько слов, при этом он ухитряется разговаривать и со мной. Он бережно проводит меня через толпу знакомых к самой стойке. Я чувствую тепло его ладони у себя на пояснице и испытываю одновременно облегчение и разочарование, когда он убирает ладонь и кладет руки на стойку:

– Что будете пить?

Лучше бы Патрик заказал первым. Я очень хочу холодного лагера [4] Пиво низового брожения. и оглядываюсь, интересуясь, пьет ли кто-нибудь из женщин светлое пиво.

Дейв вежливо кашляет.

– Джин с тоником, – брякаю я, хотя вообще не пью джин. Моя неспособность самостоятельно принять решение – не новость, но я не могу вспомнить, когда это началось.

Себе Патрик заказывает «Бекс», и я, не удержавшись, с завистью гляжу на запотевшую бутылку.

– Значит, это вы та женщина-фотограф, которая живет в Блэйн Сэди? А мы-то гадали, где вы прячетесь! – обращается ко мне ровесник Йестина, в твидовой кепке и со щетинистыми баками.

– Ее зовут Дженна, – отвечает за меня Патрик. – Она создавала свой бизнес, и ей некогда было распивать пиво со старыми разбойниками вроде вас.

Мужчина хохочет, а я заливаюсь румянцем, благодарная за убедительное объяснение моей обособленности. Мы уходим за столик в углу, и хотя все взгляды устремлены на меня – да и слухи теперь, без сомнения, разойдутся, – вскоре посетители вновь утыкаются в свои кружки.

Я стараюсь не сболтнуть лишнего. К счастью, Патрик неистощим на рассказы и интересные эпизоды местной истории.

– Здесь просто замечательно, – говорю я, имея в виду Пенфач.

Патрик вытягивает под столом длинные ноги.

– Вы правы, хотя раньше я так не считал. Дети не ценят прекрасные пейзажи или сопричастность месту. Я изводил родителей просьбами переехать в Суонси, не сомневаясь, что это изменит мою жизнь и я разом стану очень популярен у девушек. – Он улыбается. – Но родители никуда не собирались уезжать, и пришлось мне учиться в здешней средней школе.

– Вы всегда хотели стать ветеринаром?

– О, с самого детства! В коридоре я рассаживал в ряд свои игрушки и заставлял мать приносить их на кухню по очереди, чтобы я мог их прооперировать… – Когда Патрик говорит, его лицо оживляется, а за секунду до того, как появляется улыбка, от уголков глаз разбегаются морщинки. – Кое-как получил необходимые пятерки и поступил в Лидский университет на ветеринарный, где наконец-то обрел личную жизнь, о которой мечтал.

– И вереницу подружек? – не удерживаюсь я.

Патрик улыбается:

– Одна-две были, конечно. И вот столько лет я хотел вырваться из Уэльса, а в Лидсе такая ностальгия началась… После университета я остался работать недалеко от Лидса, но когда в Порт-Эллисе открылась вакансия партнера в частной ветклинике, я не раздумывая ухватился за эту возможность. Родители к тому времени уже сильно сдали, одним им было сложно, и я стосковался по морю.

– Они тоже родом из Порт-Эллиса? – Мне всегда были любопытны люди, у которых сложились близкие отношения с родителями. Я не завидую, просто для меня это иная вселенная. Может, если бы отец прожил с нами подольше, все вышло бы иначе.

– Мама там родилась, а отец переехал в Порт-Эллис еще подростком. Они поженились, когда им обоим было по девятнадцать.

– Ваш папа тоже ветеринар? – Я сыплю вопросами, боясь, что иначе ответы давать придется мне. Но Патрик совсем не против рассказывать о себе. История его семьи вызывает у него ностальгическую улыбку.

– Инженер. Он уже на пенсии, всю жизнь проработал в газовой компании в Суонси. Это из-за него я волонтерю на спасательной станции – папа много лет там помогал. Срывался на вызов, не дождавшись конца воскресного обеда, и мама заставляла нас прочитать молитву, чтобы все вернулись из моря живыми. Я считал своего отца супергероем. – Патрик отпил пива. – Тогда еще действовала старая спасательная станция в Пенфаче – позже построили другую, в Порт-Эллисе.

– А часто вас вызывают?

– Зависит от времени года. Летом чаще, когда в трейлеры съезжаются отдыхающие. Сколько табличек ни ставь не подходить к обрыву и не лезть в море во время отлива – как об стенку горох. – Патрик вдруг становится серьезным: – Вы, кстати, осторожнее в бухте – там очень сильное разрывное течение.

– Я плохая пловчиха, – признаюсь я. – Ни разу не заходила в воду выше колен.

– И не надо, – подхватывает он, со странной настойчивостью глядя на меня. Я неловко ерзаю на стуле. Патрик опускает глаза и делает большой глоток пива. – Отлив уносит людей в открытое море, – тихо добавляет он.

Я киваю и обещаю, что не буду плавать.

– Не поверите, безопаснее всего купаться вдали от берега. – У Патрика веселеют глаза. – Летом на лодке надо выйти из бухты и сразу нырять в глубокую воду. Я вас отвезу, если хотите.

Это сказано непринужденно, но у меня по спине пробегает дрожь. Мысль оказаться наедине с Патриком – с кем угодно – посреди океана повергает меня в ужас.

– Вода вовсе не такая холодная, – добавляет он, неправильно истолковав мое смущение. Повисает неловкая пауза.

Я наклоняюсь и поглаживаю Бо, заснувшего под столом. Одновременно я пытаюсь придумать, что сказать.

– Ваши родители по-прежнему живут в Порт-Эллисе? – наконец выдавливаю из себя я, удивляясь собственному занудству. В университете я была душой компании – подруги хохотали до слез, когда мне случалось что-нибудь отмочить. А теперь я разучилась даже поддерживать разговор.

– Нет, они переехали в Испанию пару лет назад. У мамы артрит, теплый климат полезен ее суставам – по крайней мере, так она уверяет. А ваши родители в добром здравии?

– Не совсем.

Патрик смотрит на меня с любопытством, и я понимаю, что можно было просто сказать «нет».

– Я никогда не ладила с матерью, – со вздохом поясняю я. – Она выгнала отца, когда мне было пятнадцать, и он ушел навсегда. Я так и не простила ее за это.

– Наверное, у нее были на это свои причины. – Его слова звучат полувопросительно, но я все равно ощетиниваюсь:

– Мой отец был прекрасный человек! Она его не заслуживала.

– Значит, с матерью вы с тех пор не разговаривали?

– Отчего же, просто общение прекратилось, когда я… – Я останавливаюсь. – Короче, не было возможности. А пару лет назад сестра написала мне, что мама умерла. – Я вижу сочувствие в глазах Патрика, но оставляю это без внимания. Я все только порчу. Я совсем не соответствую его представлениям; он наверняка уже жалеет, что пригласил меня в бар. Вечер грозит стать тягостным и неловким для нас обоих. Темы для застольных разговоров иссякли, и в голову ничего не приходит. Я боюсь вопросов, которые наверняка вертятся у Патрика на языке: как меня занесло в Пенфач, почему я уехала из Бристоля, отчего живу здесь совсем одна. Он непременно спросит – из вежливости, не подозревая, что правда бы его ужаснула. Не догадываясь, что я не могу открыть ему правду.