Стефан Анхем - Жертва без лица. Девятая могила

Наверняка этот криминалист испытывает то же самое.

– Например, вот это, – Муландер показал на линию ожогов, которая, несколько раз прерываясь, шла вверх от левого бедра через грудь и лицо. – На это ушел день.

– Но если это один и тот же день, почему тогда есть непораженные участки? – Лилья показала на пробелы в линии.

– Вероятно, облако или дерево заслонили солнце.

«У Муландера такой довольный вид, даже противно», – подумала Лилья.

– Значит, надо просто считать линии?

– Именно.

– Но ты ведь уже это сделал? Да?

Муландер кивнул и поправил очки:

– Семнадцать.

– Семнадцать суток? Он лежал здесь больше двух недель! – воскликнула Тувессон, и Муландер кивнул.

– Не может быть, – возразил Утес. – Тогда бы труп больше разложился. Особенно в такую жару.

Муландер снял очки и медленно и обстоятельно протер их.

– То, что он лежит здесь семнадцать суток, не обязательно означает, что он умер семнадцать суток назад. Без еды можно прожить несколько месяцев, а вот без воды – максимум десять суток.

– Да, но не в такую жару.

– Конечно. Значит, каким-то образом к нему поступала вода, – продолжил Муландер, наклонился и заглянул под стеклянную пластину. – Как я и подозревал, смотрите. – Он достал пустую канистру с прозрачным шлангом, выведенным наверх через маленькое отверстие в пластине под затылком Шмекеля.

– И когда он умер? – спросила Тувессон.

– Это определит Коса, но, по-моему, максимум два-три дня назад.

Тувессон и все остальные стояли вокруг обгоревшего тела и молча смотрели на него. Словно только сейчас до них дошло, сколько страданий выпало на долю Руне Шмекеля в последние сутки его жизни.

Скорая помощь приехала с носилками и мешком для трупа. Они спросили, можно ли поднять тело. Астрид Тувессон молча кивнула. Они перерезали кабельную стяжку плоскогубцами и подняли Шмекеля.

То, что они увидели, еще больше сбило их с толку. Под стеклом росло что-то вроде мха, где точно отпечатались контуры тела. Все, на что падала тень Руне Шмекеля, зацвело мхом. Все другие места, куда светило солнце, были выжжены. И хотя Руне Шмекеля уже несли в мешке в скорую, казалось, будто он по-прежнему лежит на земле.

– И что, черт возьми, это значит? – спросил Утес.

Никто не ответил.

Даже Муландер.

Фабиан Риск узнал самого себя по языкам пламени, которые взметались вверх от спины и затылка мужчины. В руке мужчина держал пистолет, непропорционально большой по сравнению с ним самим, в воздухе был виден след от летящей пули. Наверное, не первая, подумал Фабиан, поскольку в мужчину в черном напротив него уже попали, и из большой раны на животе текла кровь. Под ним успела образоваться большая красная лужа.

– Это убийца, – сказала Матильда и показала на истекающего кровью мужчину. – А это ты.

– Но я еще горю. Как я смогу…

– Там, – прервала Матильда. – Ты бежишь туда и прыгаешь. Нет ничего проще. – Она показала на темно-синее море по краю рисунка.

– Ничего проще, – повторил Фабиан и отложил рисунок. Он перевел взгляд на Соню, которая сидела на стуле у больничной койки.

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, чем мог бы. Врач сказал, что я получил ожоги только второй степени, и мне не надо делать пересадку кожи и тому подобное.

– Как хорошо.

– Тебе больно? – спросила Матильда.

– Ничего страшного, – улыбнулся Фабиан и встретился с Соней взглядом.

– Я обожглась как-то раз, и мне было страшно больно. Вот смотри, – Матильда задрала маечку и показала на животе след от ожога.

Фабиан надеялся, что с годами след уменьшится, но он, наоборот, будто рос вместе с Матильдой.

Тогда ей было два года, и они были с ней дома одни. Он кипятил на плите ее соску. В то время дочка жить не могла без соски, или соси, как она ее называла. Она ныла и канючила, чтобы ей дали соси, и ей было наплевать, что соску надо прокипятить, чтобы не было бактерий. «Хочу соси… Соси… Папа… Папа, дай соси… Хочу сейчас!»

Не выдержав ее нытья, он закрыл дверь в спальню, чтобы спокойно застелить постель. Он никак не ожидал, что она способна подвинуть табуретку, взобраться на нее и дотянуться до кастрюли с кипятком.

– Врач говорит, что я, возможно, выпишусь завтра или послезавтра.

– Как хорошо.

– И я подумал, что тогда мы можем заняться отпуском, и…

– Пожалуйста, прекрати.

– Соня, меня отстранили. – Он посмотрел ей в глаза. – Я ничего не говорил, но позавчера Тувессон меня отстранила.

– И тем не менее, ты лежишь здесь.

Она права. Он может быть отстранен и получить ожоги, но это не играет никакой роли. Он все равно не расслабится, пока преступника не схватят, а сейчас он далек от разгадки, как никогда.

– А где Тео?

– Он отказался идти с нами. Кстати, как все прошло вчера?

Фабиан покачал головой:

– Он хотел одного: вернуться к компьютеру и запереться в своей комнате.

Соня улыбнулась первый раз за время посещения.

– Ты так хорошо раскрываешь всякие дела, что разберешься и с этим.

Фабиан засмеялся:

– Не знаю, кто бы тут справился.

Ее улыбка погасла.

– Мы с Матильдой уезжаем сегодня вечером ночным поездом.

– Хорошо. А Тео? Что он говорит?

Соня пожала плечами.

– Говорит? Я спрашивала его, поедет ли он с нами, но последнее время он вообще не отвечает, когда к нему обращаются. – Она вздохнула и покачала головой.

– А ты пробовала посылать ему смс?

– Что?

– Возможно, он сидит в наушниках и не слышит, когда ты его зовешь. Но мобильный все время у него на виду. Дорогая, он подросток. Тео и большинство детей его возраста считают, что с такими, как мы, очень тяжело и неприятно иметь дело. Естественно, они не хотят с нами разговаривать.

– Ну ладно, если он ни за что не хочет ехать с нами, пусть остается, и тогда у тебя будет шанс разом раскрыть два дела.

Она встала, наклонилась над ним и дотронулась губами до его губ. Обычно поцелуй сближал их. В разгар самых тяжелых кризисов у них была возможность напомнить друг другу, как сильно они друг друга любят в глубине души. Вопреки всему.

– Увидимся, когда увидимся, – прошептала жена ему в ухо и повернулась к Матильде. – А теперь попрощайся с папой.

– Пока.

– А обнимашки?

– Не надо, – Матильда взяла Соню за руку. – Если забудешь, как это делать, посмотри на рисунок.

Они подошли к двери и постучали. Полицейский в форме открыл дверь и выпустил их.

Дуня Хоугор посмотрела в окно на темно-розовое небо с разбросанными кое-где легкими, как перышко, облаками с золотым отливом. Она лежала на диване в своей кооперативной двушке, которая располагалась над аптекой на площади Блогордс, и еще раз отметила, что именно этот старый потертый диван, который она унаследовала от своей бабушки, стоящий именно у этого окна именно в этой квартире, вероятно, самое лучшее в мире место. Если светит солнце, оно заходит в квартиру. Если идет дождь, он бьет по стеклу.