Питер Чейни - Вечер вне дома [сборник]

— Здесь ваш приятель. Он с нетерпением ожидает встречи.

— Да? Кто такой?

— Паренек по фамилии Домби. Как я понял, он раньше с вами работал.

— Да. Симпатичный парень, только слишком много говорит. Ну и девочек любит. А тут можно перекусить?

— Найдется. Домби прихватил бутылку, — ответил Клив, открывая дверь.

Мы вошли в небольшую комнату. Пара стульев, низенькая кровать на колесиках, которую на день принято задвигать под большую кровать. У окна стоит нечто, отдаленно напоминающее бар. На нем бутылка, похоже виски. Мне она кажется чуточку подозрительной. Рядом — бокалы и графин с водой.

— Хелло, Домби! — сказал я. — Как дела? Мы не виделись года два. Ты помнишь лондонское дельце?

— Помню, помню, такой-разэтакий. Ты тогда переманил у меня хорошенькую девчонку. Разве это забудешь?

— Послушай, я никогда ни у кого не уводил девочек. Уверяю, она покинула тебя по собственному желанию. Но я понимаю, что тебе это не понравилось.

— Вот еще, стал бы я переживать из-за бабенки. Самое трудное — от них отвязаться. Ну, а во мне что-то есть. Парижские девочки, похоже, это сразу поняли. Во всяком случае, у меня сложилось такое мнение.

— В тебе что-то есть? Послушайте, Джимми, этого типа! Этого невозможного воображалу! В нем что-то есть? В нем, видите ли, есть обаяние!

— Особенно сейчас, когда его щеку раздуло от флюса, — фыркнул Джимми.

— Ладно-ладно, ребята. О’кей. Это вы просто завидуете, — петушился Домби. — Я знаю, что Джимми приглянулась моя девочка. Вы дождетесь ее прихода. Она от меня без ума, совсем ошалела.

— Она, должно быть, потрясающая, — заметил я.

— Она и есть потрясающая, — подтвердил Домби. — Говорю вам — эта крошка умница. У нее есть шестое чувство.

— Послушайте его! — воскликнул я. — У нее шестое чувство, потому что к нему прилипла.

— Постойте вы, петухи, мы же здесь собрались по делу, — заметил Клив.

— Да? Что за дело? — спросил я.

Вообще-то, я представлял, какого рода дело могло привести Клива, хорошего частного детектива и красивого парня, в Париж.

Домби потряс бутылку и подвинул ее ко мне вместе с бокалом.

— Послушай, Лемми, все говорят, что ты умеешь держать нос по ветру. Но сейчас ты, кажется, не в милости у начальства, — сказал Домби.

— Да ну! Не собираешься ли ты лишить меня сна? Что я натворил?

— Мне думается, снова все дело в девочках. В последнем деле, которым ты занимался, была закавыка. Кто-то донес генералу Флешу, что ты слегка увлекся одной горячей особой по имени Марселина, той самой, какую они подбили. Вот ему и пришло в голову, что ты распустил язык: кое-что тогда стало известным.

— Уж не знаю, кто занимался доносами, но это законченный брехун. Я умею обхаживать красоток, не распуская языка.

Ясно. Надеюсь, ты сумеешь его в этом убедить. Понимаешь, генерал вбил себе в голову, что кто-то слишком много откровенничает, и он убежден, что это ты.

— Подумайте только! — воскликнул я и подлил себе виски.

— Особенно не переживайте Лемми, — успокоил меня Клив. — От девчонок вечные неприятности, верно. Но меня сюда вызвали из Нью-Йорка потому, что шефу показалось, будто я кое-что знаю. Вот он и отозвал меня из агентства и прямиком направил сюда. Задал кучу вопросов, так что пришлось выложить все, что я знал.

— Все это прекрасно, — проворчал я, — но хотелось бы мне знать, какая сволочь наплела ему, будто я распускаю язык с девчонками?

Домби пожал плечами. На минуту воцарилось молчание, потом Клив заявил:

На это я могу ответить. Она, та самая крошка Марселина.

Я промолчал, переваривая информацию. Потом выдавил из себя:

— Неужели так оно и было?

— Да, Лемми. Я ничего не выдумал. Когда ее стали допрашивать, она не сумела оправдаться и, прицепив вам эту медаль, надеялась облегчить свою участь. Наверно, у Марселины богатое воображение, но теперь основное заставить шефа этому не поверить. Еще один момент. Вы помните парня, который вместе с вами работал по этому делу?

— Вы имеете в виду Риббона из Федерального бюро, из Коннектикута? Хороший парень, и ему все известно.

— Я тоже так подумал и решил, что вы захотите повидать его до встречи с шефом. Для порядка, что ли.

— Это очень благородно с вашей стороны, Джимми. Когда я должен отправиться к шефу?

— Вроде бы сегодня часов в десять вечера, — ответил Домби. — Он так раскипятился по этому поводу потому, что тут есть и другие закавыки. Понимаешь, Лемми, уж слишком все много болтают. Секретные данные известны повсюду: в Париже, Лондоне. Уверяют даже, что кто-то раскопал показания Арихеима и что Джеррис знал, где и когда будут высажены британские части.

— Может, шеф воображает, будто я и это разболтал?

— Ерунда! — фыркнул Домби. — С твоим послужным списком! Не переживай, Лемми. По-моему, он считает, что ты чуточку излишне откровенничаешь с дамочками. А почему бы и нет? Если ты считаешь, что она предана тебе душой и телом? Откуда ты можешь знать, что она работает на другую сторону?

— Я никогда не говорю о служебных делах с любовницами.

Домби вздохнул.

— Хотелось бы и мне сказать то же самое о себе. Конечно, ни о чем серьезном я с ними не рассуждаю, но все же наша болтовня когда-нибудь доставит мне массу неприятностей.

Я еще раз хлебнул виски и обратился к Кливу:

— О’кей, значит, в десять я буду у босса. Но, пожалуй и правда, сначала стоит поговорить с Риббоном. Вы сказали, что о чем-то с ним договорились?

— Да, — ответил он. — Парень ходит тут в одну забегаловку, нечто вроде бара, возле Плас Пигаль, его держит Леон. Риббон собирался быть там около девяти вечера. Сейчас без четверти. Думаю, что вы успеете туда заскочить и поговорить с ним, прежде чем ехать к Старику.

— О’кей, я пошел. Ладно, позже увидимся.

— Надеюсь, что скоро, Лемми, — сказал Домби.

— Увидимся сегодня же вечером, — добавил Клив. — Мне думается, Старик что-то ему преподнесет.

Я встал, спустился по лестнице и вышел на улицу Роз.

«Какого черта!» — думал я со злостью, шагая к Плас Пигаль. Я вовсе не спешу увидеться с Риббоном и еще меньше горю желанием предстать пред ясными очами своего начальника. Так что чем больше я проболтаюсь на улице, тем дольше не будет неприятных разговоров. Во всяком случае, Риббон может подождать моего прихода!

Я шел медленно, внимательно рассматривая парижские улицы, сравнивая их с Парижем 1936 и 1939 годов. Я приезжал сюда расследовать кое-какие дела, и тогда все шло прекрасно. Похоже, в 1939 году город мне нравился больше.

Из головы не выходила крошка. Умная девчонка, ничего не скажешь! Маленькое хитрое создание, она с нежной улыбкой могла подмешать в питье яд. Я бы отдал двухмесячную зарплату, чтобы узнать, что эта лиса наговорила шефу и сколько в этом было правды. Может, я и на самом деле о чем-то болтал, хотя следовало помалкивать в тряпочку. И в данный момент мне не хотелось ломать себе голову над тем, была ли важной разглашенная мною информация.