Песах Амнуэль - Расследования Берковича 9 [сборник]

И еще одно обстоятельство заставило сержанта Охайона оставить бомжей в покое: отпечатки пальцев, обнаруженные на горлышке бутылки, не принадлежали никому из этой компании.

Так кто же убил?

Вокруг площади стояло несколько домов, жильцы которых могли видеть драку или слышать крики. Николая Лещинского знали все, поскольку жил он и дебоширил под их окнами. Один из жильцов даже устроил сержанту Охайону скандал, обвиняя полицию в том, что она вмешивается лишь тогда, когда происходит преступление, а вот почему никто не принял меры и не заставил этого «русского пьяницу» перенести свое тряпье куда-нибудь на окраину города?

Впрочем, на вопрос «Что вы видели или слышали в ночь с понедельника на вторник?» все отвечали одинаково: «Ничего, мы спали». Охайон сделал вывод, что драка произошла поздно ночью, когда все спали, а подраться Лещинский мог и не со старыми знакомыми — не с ними же одними он пил, в конце-то концов! Можно было, конечно, перетрясти всех бомжей Тель-Авива, но неужели полиции больше делать нечего?

— Это я и называю халатным отношением к своим обязанностям, — сказал Беркович инспектору Хутиэли. — Интересно, поставил бы сержант точку, если бы убитым оказался выходец не из России, а из восточной общины?

— Серьезное обвинение, — повторил Хутиэли. — Самое неприятное, что ты, в принципе, прав. Но, с другой стороны, согласись: «русские» значительно пополнили за несколько последних лет коллекцию тель-авивских бомжей. В восточной общине количество алкоголиков все-таки меньше, ты не согласен?

— Меня не интересуют межобщинные проблемы, — резко сказал Беркович. — Пусть этим занимаются социологи. Но я не понимаю, как можно было прекратить расследование убийства!

— Да потому, что все версии были отработаны, и результат оказался нулевым, — спокойно произнес инспектор.

— Версии! Отрабатывалась единственная версия — пьяная драка.

— У тебя есть другие предположения? Ведь все улики совершенно типичны…

— Если была драка, почему никто из жильцов не слышал криков? То, что они спали, — во-первых, не убедительно, от крика кто-нибудь обязательно проснулся бы, ведь все происходило буквально под окнами, а во-вторых, это просто неправда.

— Неправда? — поднял брови Хутиэли.

— Я сделал то, что обязан был сделать сержант Охайон, — сказал Беркович. — Навел справки и выяснил, что по крайней мере в трех квартирах были люди, которые могли видеть, как все происходило. Судя по заключению судмедэксперта, смерть наступила между полуночью и двумя часами. Около полуночи закончилась вечеринка в одной из квартир. Не могли же хозяева сразу лечь спать! В другой квартире живет старушка, к которой в ноль часов двадцать минут приезжала «скорая помощь». Медики находились на месте до ноля часов сорока минут. В третьей квартире живет человек, работавший в вечернюю смену, которая заканчилась в полночь. Значит, именно в нужное время он возвращался домой. Он тоже мог видеть происходившее.

— Но не видел, — покачал головой инспектор. — Из сказанного тобой следует всего лишь, что убийство произошло, скорее всего, после часа ночи, когда «скорая» уже уехала, а жители квартиры, где была вечеринка, наскоро прибравшись, легли спать. Человек, работавший до полуночи, тоже вернулся домой раньше часа ночи, ты согласен?

— Да, — вздохнул Беркович. — Для успокоения совести мне бы все же хотелось задать им всем по два-три вопроса. Но не могу. Дело закрыто, и вел его не я. Мне очень не хочется ссориться с сержантом Охайоном, он отличный парень…

— Но все это будет тебя мучить, пока ты не задашь свои вопросы, — усмехнулся инспектор. — Я тебя знаю, Борис, ты этого так не оставишь… Хорошо, я поговорю с майором Лившицем, ты ведь этого от меня хотел? Но учти — никакой гарантии.

— Большое спасибо, инспектор! — воскликнул Беркович.

Разрешение он получил через два часа, и Хутиэли предупредил старшего сержанта, что дополнительные вопросы он может задавать лишь с согласия жильцов. Дело закрыто, и возобновлять официальное расследование майор не собирается.

Три квартиры, о которых упоминал Беркович, располагались в разных домах, и старший сержант больше всего времени потратил там, где в ночь убийства происходила вечеринка. Он познакомился с Ави, юношей, справлявшим свой день рождения. Берковичу пришлось посмотреть семейный альбом, выслушать восторженный рассказ Далии, матери Ави, о том, какой это замечательный мальчик, и на улицу Беркович вышел, твердо уверенный в том, что на таких семьях и держится государство.

Старушки, вызывавшей «скорую», дома не оказалось. По словам соседей, ее отвезли в больницу, и Беркович не стал задерживаться. Третьим в списке был Раанан Розен, работник «Хеврат хашмаль» — тот, кто возвращался в ту ночь с работы после полуночи. Розен оказался дома — он работал сегодня в ночную смену.

— Я уже рассказал все, что знал, сержанту Охайону, — удивился Розен. — Неужели мои показания потеряли? Если даже в полиции происходит такое…

— Нет, — успокоил его Беркович. — Ваши показания занесены в компьютер, никуда они не делись. Я только хотел уточнить время, когда вы вернулись домой. Это нужно для идентификации момента смерти.

— Без пяти час, — сказал Розен. — Я немного запоздал, потому что заезжал на заправочную станцию. Обычно мне до дома ехать минут двадцать.

— Спасибо, — поблагодарил Беркович и покинул квартиру. Хозяин и не заметил, что с журнального столика исчезла пластмассовая пепельница.

Старший сержант постоял минуту под пальмой, где уже ничто не напоминало о произошедшей трагедии, и поехал в управление. Через час он вошел в кабинет Хутиэли и положил перед инспектором экспертное заключение, подписанное Роном Ханом.

— Отпечатки пальцев на бытулке «Маккаби», — сказал Беркович, — идентичны пальцевым следам на пепельнице, принадлежащей Раанану Розену.

— Ты хочешь сказать…

— Он убийца. Не было никакой пьяной драки. Я думаю, что отчасти виноват сам Лещинский — его оргии долгое время выводили Розена из себя. Он поздно возвращается домой, хочет спать, а под окном вопли… И полиция никаких мер не принимает. В ту ночь Розен вернулся с работы около часа, проходил мимо Лещинского. Возможно, тот не спал и сказал в адрес Розена какую-нибудь гадость. Возможно, Розен увидел бутылку в руках Лещинского и понял, что ему опять не дадут спать… В общем, он двинул Николая этой бутылкой по голове и, успокоившись, отправился домой. А почему он должен был волноваться? Кто станет искать убийцу какого-то бомжа? Да их всех топить надо в Ярконе… Впрочем, меня не интересует, о чем думал Розен. Пальцевые отпечатки принадлежат ему.

Инспектор внимательно прочитал заключение.