Песах Амнуэль - Расследования Берковича 12 [сборник]

Сначала он поехал к Лоре Бирман и внимательно выслушал ее взволнованный рассказ. Даже по словам убитой горем женщины выходило, что человеком умерший Меир был, мягко говоря, сложным: себялюбие как-то уживалось в нем с бескорыстием, нежелание считаться с чужим мнением уживалось с качествами прекрасного собеседника. Странный получался потрет, да и сам разговор был странным — у Берковича сложилось впечатление, что женщина чего-то недоговаривала. Подумав, он решил, что понял причину ее беспокойства, и спросил прямо:

— Деньги свои Меир собирался завещать вам?

— А почему нет? — вскинулась Бирман. — Он хотел на мне жениться!

— Понятно, — пробормотал Беркович. Он действительно понял теперь, почему эта женщина обратилась в полицию — деньги могли достаться ей, умри Меир после регистрации брака, а так все осталось дочери, которая родного папу терпеть не могла.

А кстати, почему?

Этот вопрос Беркович собирался задать Тине Гриншпун, дочери умершего Меира. Тина оказалась молодой женщиной, ей не исполнилось еще и сорока, муж ее был гораздо старше, разница в возрасте между этими людьми составляла, как показалось Берковичу, лет двадцать. Если внешне. Но внутренне это были люди одного возраста, определить который инспектор оказался не в состоянии. Одно он понял, однако, очень быстро: это были люди, прикипевшие друг к другу душой. Достаточно было увидеть, как они невзначай касались друга, как смотрели друг на друга, как взглядами друг с другом советовались. «Господи, — подумал Беркович, — если они способны на преступление, то, значит, мир перевернулся». Вслух он этого не сказал, продолжал задавать вопросы и получал ясные ответы, ни в одном из которых у инспектора не было оснований усомниться.

В глубокой задумчивости покинул он квартиру новых репатриантов и направился в ближайший к дому садик, где сидели на скамейках «русские» старики — вся та компания, к которой наверняка принадлежал и умерший то ли своей, то ли не своей смертью Меир Гриншпун. Хутиэли уже говорил с этими людьми, но их языки развязались куда охотнее, когда выяснилось, что новый полицейский инспектор прекрасно говорит по-русски и вообще — «свой человек».

Когда Беркович встал наконец с горячей скамейки, голова у него гудела, как колокол, а в желудке возникла тянущая боль, вовсе не связанная с чувством голода. Тем не менее, инспектор заказал в соседнем кафе сосиски с чипсами и долго сидел, подперев голову, в глубокой задумчивости. В кабинет Хутиэли Беркович вошел, когда до конца рабочего дня оставалось всего десять минут.

— Ну что, кто там кого отравил? — бодро спросил Хутиэли.

— Долгая история, — покачал головой Беркович, — а вы, я вижу, домой собрались…

— Не уйду, пока не выслушаю твой доклад, — заявил инспектор.

— Удивительная история, — начал Беркович. — История, в которой все оказалось переставлено с ног на голову. Во-первых, Тина — не дочь Меира.

— О! — воскликнул Хутиэли. — Как в мексиканском сериале!

— Нет, — покачал головой Беркович. — Это скорее типично советская история. Меир был политработником в армии и по натуре человеком вздорным, себялюбивым — впрочем, полностью все его отрицательные качества проявились, когда его браку с Сосей насчитывалось лет десять или больше. Детей у них не было. Меира это вполне устраивало — для счастья ему было достаточно самого себя. А Сося очень хотела ребенка, девочку, дочь. Страстно желала.

— Это тебе сама Тина рассказала? — перебил Хутиэли.

— Тина… Она скупа на слова, инспектор. По профессии Тина художник, живет больше духовной жизнью, внутренней скорее, чем внешней. Она не сказала о Меире ни одного худого слова, но по выражению лица… А о деталях мне рассказали старики на скамейке. Я только отсек факты от эмоций… Так я продолжу?

— Да-да, — сказал Хутиэли, — извини, я больше не буду тебя прерывать.

— В конце пятидесятых Сося настояла на том, чтобы взять девочку из дома младенца. Маленькую, несколько месяцев от роду. Это была Тина. Сося всю жизнь отдала этой девочке, инспектор. Всю жизнь без остатка, как могут поступать только еврейские матери. Меир же дочь невзлюбил… Нет, невзлюбил — не то слово. Он заботился о ребенке, как положено отцу, но все это было формально — раз так хотела Сося. Меир жил для себя, Сося должна была жить для него, а тут — ребенок… Когда они переехали в Израиль, Тина была уже взрослой женщиной со своей дочерью-школьницей, с мужем развелась еще там, на «доисторической». И вот здесь, через год после приезда, произошла катастрофа…

— Катастрофа? — поднял брови Хутиэли.

— Я так это понимаю, — кивнул Беркович. — От воспаления легких умерла Сося. Меир и Тина с дочерью остались одни. Чужие по сути люди. Дочь Меиру никогда не была нужна, Сося цементировала этот союз, а когда ее не стало… Инспектор, видели бы вы, как говорила Тина о матери! Я… у меня перехватывало дух. Тина боготворила мать, а отца… если Меира можно было назвать отцом… Нет, отца она не ненавидела, это тоже не то слово, в этой истории вообще трудно подобрать слова, потому что все они оказываются приблизительными. Тина лучше, чем кто бы то ни было, понимала суть Меира. И страшилась этой сути. Матерый эгоист, человек, который умел жить только для себя, теперь, после смерти жены, хотел власти над Тиной. Конечно, это было невозможно. Тина думала, что со смертью матери закончилась и ее жизнь, но, к счастью, это оказалось не так. По профессии ее новый муж писатель, у него есть книги, но жил он, конечно, не на гонорары, подрабатывал то тут, то там. Эти люди подошли друг другу, как… Ну, не знаю… Как два дополнительных цвета, которые, соединяясь, дают яркую белизну.

— Они стали жить вместе, — продолжал Беркович, — и можете себе представить, что началось в квартире… Впрочем, нет, не можете, для этого нужно знать характер Меира.

— А ты уже знаешь? — недоверчиво произнес Хутиэли.

— Да не так это и трудно, — усмехнулся Беркович. — Нужно просто переставить на ноги то, что было поставлено на голову. Соседи слышали, как вопил Меир, как проклинал дочь, но поскольку сам Меир на скамейке по вечерам рассказывал с болью в голосе, как дочь и ее «хавер» над ним издеваются, то вопли старика казались всем вполне естественными. При том, заметьте, что никто из тех же стариков не обманывался относительно того, что из себя представлял Меир. Понимаете, инспектор, он не мог допустить, чтобы в доме, где он всю жизнь был хозяином, появился мужчина. Кстати, по некоторым намекам я понял, что и первого мужа Тины Меир выжил самолично… Скажите, ваша дочь, инспектор, молча слушала бы, как вы называете ее проституткой, дрянью, гадиной…

— Я? — поразился Хутиэли. — Чтобы моя Ронит… И чтобы я назвал ее…