Геннадий Сорокин - Лагерь обреченных

Хлопнули входные двери, в фойе вошли Казачков, Гордеев и замполит отдела. Оставив вахтершу, мы отошли посоветоваться.

– Что Кристина Ригель говорит? Что ничего не видела у туалета? – спросил Гордеев. – Тогда все, пиши пропало! Она баба упертая, я ее уже много лет знаю.

Я вопросительно посмотрел на Казачкова. Он разъяснил:

– Когда в 1941 году семью вахтерши интернировали из Донецкой области, солдаты НКВД расстреляли ее отца и брата. Мужиков в Сибирь не ссылали – их всех на месте оставили. Во время драки в фойе старуха слышала, что Сыч – бывший боец частей НКВД, то есть ее кровный враг. Сама она физически ему ничего сделать не сможет, но на его убийцу никогда не покажет. Месть это, Андрюша, месть! Тупая, бессмысленная, но непробиваемая. У нас такое уже было: как с бывшим энкавэдэшником что-то произойдет, так среди немцев свидетелей никогда не найдешь. Никто ничего не видел, никто ничего не знает.

– Семен Григорьевич, – обратился я к начальнику РОВД, – мне надо, чтобы один постовой забежал на второй этаж и обычным шагом спустился вниз.

Гордеев подозвал патрульного милиционера, послал его выполнять мои указания.

Я подошел к вахтерше, молча показал ей на милиционера, взбегающего наверх.

– Сейчас он пойдет вниз, – ничего не комментируя, сказал я.

Звук шагов постового, неспешно спускающегося по лестничному маршу, был отчетливо слышен от стойки вахты.

– В каком порядке гости со второго этажа спускались в туалет? – спросил я самым обычным голосом, словно вахтерша пару минут назад не утверждала, что ничего не слышала.

Кристина Эрнестовна тяжело вздохнула, грустно посмотрела мне в глаза.

– Я все равно найду убийцу, – заверил я ее. – Чем быстрее я это сделаю, тем будет лучше для всех. Я не думаю, что Сыча убил кто-то из ветеранов, но мне надо знать, кто из них видел тело, но предпочел отмолчаться.

Она еще раз тяжело вздохнула:

– Первым спустился в туалет Дегтярев, потом Трушкин, за ним Сыч, потом Паксеев. Больше я никого не видела. Как они возвращались назад, я не обратила внимания.

Я вернулся к Гордееву.

– Нам надо, чтобы все присутствующие в здании показали свои руки. Если Сыча сбили с ног ударом кулака в висок, то у преступника могут оказаться сбитыми казанки – косточки на пальцах.

– Мать его! – выругался Семен Григорьевич. – Вот так праздник у нас получился!

– В нашем, совместном с райкомом партии, плане отдельная охрана туалетов не предусматривалась, – уточнил я. – Нам нечего предъявить. Это происшествие произошло не в охраняемой зоне, а вне ее.

– Спасибо, успокоил! – съязвил начальник РОВД. – Руки у ветеранов проверять не будем. Если мы сейчас наведем вокруг этого дела ажиотаж, то нам несдобровать, на всю область опозоримся. Пока давайте действовать без лишнего привлечения внимания. Хрен с ним, с убийцей – никуда он от нас не уйдет. Тут важнее вопрос политический: смогли мы организовать безопасное проведение праздника или нет.

В ДК зашел следователь прокуратуры. Выслушав Гордеева, он полностью согласился с ним:

– Сегодня, в праздник, нам надо всячески избегать шумихи вокруг этого дела. Про рисунок на стене пока все молчите. В качестве официальной версии выдвинем несчастный случай – падение в пьяном виде на скользкий пол.

– Там пол не скользкий, – заметил я.

– Зато потерпевший был как свинья пьяный! – сказал, как отрезал, следователь.

Дальше спорить было бесполезно.

– Не лезь в бутылку! – прошипел Казачков, утягивая меня в сторону. – Пока нет результатов официального вскрытия, никто не может утверждать, что Сыч упал от удара в голову. Про рисунок молчи. Завтра начнем всех потрошить, а сегодня надо все по-тихому развести. Гордеев прав: дойдет скандал до области, с нас же первых шкуру снимут!

– Как хотите, Вадим Алексеевич! Я пошел, поработаю в подвале.

В фойе впорхнула встревоженная Людмила Александровна.

– В каком часу произошло происшествие? – спросила она. – В седьмом? Отлично! У нас план утвержден до шести часов. Все, что после, нас не касается.

Она развернулась и ушла, даже не поинтересовавшись, что же именно произошло в ДК.

Оставив начальство провожать ветеранов с банкета, я пошел вниз.

Этим вечером на цокольном этаже находились Михаил Антонов, Инга, учитель Седов, Паксеев, сантехник, уборщицы, две швеи из пошивочной мастерской.

Первым для беседы я вызвал Паксеева. Разговор проходил в служебном помещении, где обычно завхоз ДК проводит свои «летучки». Я сидел за столом, в дверях стоял участковый.

– Рассказывайте, Юрий Иосифович, как провели сегодняшний вечер. – Здесь, в подвале, я не собирался ни с кем церемониться. Все, кто был в подвале на момент обнаружения трупа, могли быть причастными к убийству Сыча, все они были подозреваемыми.

– Я из-за стола сразу же спустился сюда, – неуверенным голосом начал Паксеев. Он уже смекнул, что его пребывание на цокольном этаже как-то не вяжется с проходящими в ДК торжествами. Что ему делать среди техничек и сантехников? Рассказывать им о своем героическом прошлом?

– Активнее, товарищ Паксеев, – угрожающим тоном произнес я. – Мне что, каждое слово из вас силой вытаскивать?

– Здесь, на цокольном этаже, работает моя соседка Инга Суркова. – Паксеев достал носовой платок, вытер губы. – Я спустился к ней, чтобы узнать, когда она закончит работу. Мы живем на одной улице, вдвоем веселее идти домой.

– Вы раньше, до сегодняшнего дня, знали Сыча?

– Нет, раньше я его никогда не видел.

– По дороге на цокольный этаж вы заходили в туалет?

– Нет, не заходил.

– Гражданка Ригель показала, что после Сыча по лестнице спустились вы.

– Эта паскудина Ригель – немка! – воскликнул он. – Она все врет, она оговаривает меня!

– Спокойно! – оборвал я его. – Что она врет, что вы спустились по лестнице вниз? Если она врет, то каким образом вы тут оказались, через окно залезли?

– Она все врет! – Паксеев полез за сигаретами, но, словно спохватившись, спрятал руки под стол. Мне это не понравилось.

– Покажите мне руки, – жестко потребовал я.

– Чего? – удивился Паксеев.

– Руки! – заорал я. – Живо!

Я не знаю, о чем подумал Юрий Иосифович, но он поднял руки вверх так, словно собрался сдаваться.

– Так вот как ты нашу советскую Родину защищал! – зарычал я.

Паксеев подпрыгнул на табурете, развернулся на месте, проворно вскочил и выбежал из подвала.

– Андрей, – сказал стоящий в дверном проеме участковый, – ты так на него заорал, что я сам чуть руки не поднял.

В комнату к нам вбежал Казачков.

– Андрей, что ты тут вытворяешь? – со злостью сказал он. – Паксеев в фойе увидел прокурора, бросился ему на грудь и чуть не заплакал. Ты не забывай, что он председатель совета ветеранов.