Эд Данилюк - Трезуб-империал

— Львов он основал, — поправил Часнык. — Да и то только, чтобы подарить своему старшему сыну, Льву … Нет-нет, Данило большую часть своей жизни провел именно здесь, у нас. В те времена не было столиц, как мы их понимаем. Где правитель живет — там и столица, там и главный город. Так вот, в нашем Володимире они все и жили, кто — всю жизнь, а кто — какую-то ее часть… Для Ореста это было откровение. Буквально откровение. А я ведь местный! И я, отвечая на его вопросы, сам поражался тому, как до сих пор не замечал очевидных вещей. В какой-то момент я стал видеть Володимир глазами Ореста. Его энтузиазм, поверите ли, заразил и меня! — Часнык тряхнул головой. — Мы с ним стали бродить по окрестностям. Этакие археологи-аматоры из приключенческих романов. Нашли уйму черепков, наконечники стрел, с дюжину монет… Сильно они, эти монеты, Оресту тогда в душу запали. Он с ними все время носился, а потом и вообще к нумизматике пристрастился… Вскоре нас поймали, — Часнык потер руки, будто сама мысль об этом доставляла ему огромное удовольствие. — Мы же не знали, что это незаконно. Тогда у нас была масса неприятностей. Даже в КГБ тягали. Или это тогда МГБ еще был? — Алексей Тимофеевич вопросительно посмотрел на Сквиру. — К вам куда-то, в общем. Но не волнуйтесь, было это много-много лет назад… Мы тогда здорово перепугались. Некоторое время даже помыслить о том, чтобы взять в руки лопату, не могли. А потом… Потом Орест опять начал свои походы. Я же прибился к городскому музею. Теперь замещаю там главу общественного совета, подрабатываю экскурсоводом…

В этот момент взвыл трактор. Подростки, возившиеся в моторе, отпрыгнули в стороны. Из трубы вылетела плотная струя черного дыма, раздался громкий резкий звук, почти выстрел, и трактор опять загудел на своей обычной низкой ноте. Парни с опаской оглянулись на руководителя.

— Все, хватит! — прокричал тот. — Меняйтесь!

Подростки поплелись к своим товарищам. Оттуда им навстречу уже бежали трое других учеников.

— Первый курс, — объяснил Алексей Тимофеевич. — Видеть трактор они, конечно, видели, но все равно его боятся…

— Когда вы с Ревой встречались в последний раз?

— Позавчера. Да, позавчера. Я позавчера достиг возраста шестидесяти лет.

— Поздравляю, — механически отреагировал Сквира.

— Благодарю. Знаете, никогда не праздновал дни рождения. Никогда. А на шестидесятилетие вдруг потянуло. Гордыня или ощущение близости старости — не знаю. И вот видите, чем все кончилось… — Часнык покачал головой, отрешенно глядя вдаль. — Собрались друзья, товарищи, соседи. Дочь пришла с внуками. Орест тоже был, но почти сразу ушел. Мы и на стол накрыть не успели. Вскочил посреди разговора, сказал, что скоро вернется, и убежал… И не вернулся…

— Во сколько это было? — Сквира насторожился.

— Около трех. Орест пробыл у меня полчаса. Презентовал мне настольные часы. Бронзовые, с фигурками птиц. Очень красивые. И гравировку сделал трогательную. Что-то о том, что в шестьдесят жизнь только начинается…

Прибывшие на смену подростки вытащили из карманов какие-то листки бумаги и, сверяясь с ними, заглядывали в глубины трактора. Оказывается, возня с работающим мотором имела свой план и смысл.

— Да… — продолжил Часнык. — Орест подарил моей жене цветы. Его распирало от нетерпения. Он хотел мне одну свою новую монету показать. Даже накануне вечером позвонил — сообщил, что нашел что-то небывалое. Но показать так и не успел. При посторонних хвастаться не желал, секретом он эту свою новую монету считал, а наедине мы за те полчаса так и не остались…

Старухе в Луцк Рева везти свою находку побоялся, а вот внутри города, спрятанную в носке, все-таки понес…

— А почему он ушел? — спросил Сквира. — Ему кто-то… ну… позвонил? Или пришел… э-э-э… за ним?

— Нет, — покачал головой Алексей Тимофеевич, — ничего подобного. Мы просто сидели и вели беседу. И вдруг он, ни с того ни с сего, вскочил и убежал…

Два старика садятся на диван и «просто ведут беседу». Потом один из них вскакивает и исчезает. А через полчаса его убивают… Чипейко целую лекцию прочел бы о неспособности некоторых сотрудников замечать очевидные факты…

— О чем вы говорили? — Сквира усилием воли отогнал образ подполковника.

— Да ни о чем. В комнате уже сидели двое других гостей. О чем таком мы могли говорить? Просто старческая болтовня… Понимаете, на майские праздники я стал свидетелем неприятной истории. Бывший ученик Ореста по Дому пионеров наговорил ему колкостей…

— Вы видели эту ссору? — удивился Северин Мирославович.

— Да, с однополчанами. Ко мне на майские приезжали три боевых товарища. Мы с ними не одну сотню километров в войну отмахали, и теперь вот пытаемся каждое Девятое мая сообща праздновать. Благо, военкомат помогает…

— И вы с однополчанами… — поторопил Сквира.

— Ах, ну да! Мы были в фотоателье, делали групповой снимок. Как раз выходили из съемочной комнаты в тот момент, когда Орест спорил с Геной, тем самым своим бывшим учеником, пытавшимся проскочить без очереди. Наше появление смутило и Ореста, и того юношу. Они еще перекинулись парой слов. Гена выпалил: «Пора повзрослеть!». Это он, двадцатилетний парень, шестидесятилетнему ветерану сказал! Потом они оба забежали в съемочную комнату. Мы подождали, пока Орест выйдет, и увели его из ателье…

Сквира задумчиво смотрел на Часныка.

— Мы с Орестом, увы, избрали несчастливый день для фотографий. Просто несчастливый день. Даже для самого фотоателье это был плохой день. Что-то там не получилось — пленка у них была некачественная, или засветили они ее, но все снимки пришлось переделывать. Мои товарищи, конечно, к тому времени уже уехали, так что мы остались без фотографий… — Часнык покачал головой. — Ну да ничего, в будущем году сделаем… А Гена… Ну что же, он тогда выпил. Вообще, он в последнее время потерял интерес к работе, поссорился со своей девушкой. Растерянный, одинокий… Это его, натурально, не извиняет, однако… Он ведь не имел в виду того, что говорил. В нем раздражение говорило. Недовольство жизнью. Он ведь не с Орестом ругался, а с миром, в котором нет простых путей, в котором нужно попотеть на рубль, чтобы заработать копейку… — Часнык помолчал, глядя вдаль. — Собственно, я это все Оресту и сказал, а он сорвался с места и убежал…

У Сквиры вдруг возникло чувство, что он находится в каком-то шаге от разгадки, что нужно лишь сделать усилие, и все встанет на свои места — и убийство, и монета, и прочие несуразности… Но секунда шла за секундой, а озарение не приходило.

Молчание затягивалось. Ощущение стало притупляться, уходить, и, когда совсем исчезло, Сквира вздохнул и бросил взгляд на трактор. Трое парней уже сидели в кабине.