Максим Бондарчук - Меж Сциллой и Харибдой [СИ]

— Ошибкой было то, что я когда-то согласился работать в твоем отделе, но теперь это уже не имеет значения.

— Вот именно, Дюваль! Теперь ничего не имеет значения. Все осталось позади, все угрозы, ошибки, прошлое, остались далеко позади нас. Все что нам осталось, так это хорошо прожить оставшееся время, но ты упорно не хочешь видеть этой маленькой истины.

Я не знал что ему ответить.

— Ради чего весь этот цирк? Ради жены, которую ты потерял из-за работы. Но если копнуть глубже, можно увидеть, что она давно тебя не любила и жила с тобой только ради своей карьеры. Жена грозного Дюваля, страшно звучит. Для такой женщины открыты все двери и возможности, но стоило ей устроить свою карьеру, а тебе уйти в «алкогольное пике» как она тут же ушла. Ты еще веришь в то, что именно наше с тобой сотрудничество убило твою семью. Ты редкая форма упертого человека, который даже видя неопровержимые доказательства, думает что все произошло иначе. Мы с нашим отделом построили этот город, мы избавили его от преступности, нелегальных эмигрантов, проституток, распространяющих СПИД по всему городу. Это все сделали мы, вся наша команда.

— А как же Бернард Бенуа? О чем ты думал, когда менял содержимое его таблеток?

Он слегка помялся, но вскоре заговорил.

— Эта старая вдовушка все-таки не смогла удержать язык за зубами, ну да ладно. Бенуа вынудил меня сделать это. Видит бог, я не хотел убивать его, но та позиция, которую он занял в отношении наших методов работы, сама предрешила его судьбу. То же самое было и с остальными, кроме Филиппа. Он мне всегда нравился: малообщительный, неразговорчивый, умеет хранить тайны. Он в отличии от тебя не колебался, когда я предложил ему долю от всего нашего бизнеса, а ты все также веришь в закон и порядок. Невозможно прийти к порядку используя только законные методы борьбы с преступностью.

— И когда это ты пришел к такому выводу?

— Когда наши методы начали давать результаты. Мы освободили этот город, дали ему новую жизнь. Даже самому хорошему хирургу необходимо причинить боль своему пациенту, чтобы он потом выздоровел — это аксиома, Винсент. Это понимает даже ребенок.

— Не надо врать! Все эти смерти были абсолютно напрасными, мы не принесли никакой пользы. Вместо бандитов бояться стали нас самих.

— И что с того? Но мы то не будем грабить людей, похищать, убивать, продавать наркотики. Мы все это контролировали. За все время, что мы работаем преступность снизилась почти в шесть раз, убийства упали на восемьдесят процентов, количество наркоманов и наркозависящих людей и подросток вообще близко к нулю. Это все наша заслуга! И чем отплатило государство? Жалкая благодарность и копеечная премия, вот та цена за тот труд, за те усилия, которые мы потратили на пути к этому результату. Если тебе этого достаточно, то мне — нет. Я не готов быть просто хорошим полицейским, мне нужно что-то больше и я нашел это что-то. Новая форма власти, невидимая, но очень сильная. Мы церберы этого государства, сначала Париж, а через несколько лет и вся Франция. Что, не заманчиво? Это лишь маленький шажок к абсолютной власти, к государству в котором не будет преступлений, ведь все они будут под нашим надзором.

Мне было страшно слушать его параноидальную речь об абсолютном господстве. Рука стала неметь под тяжестью ружья, и я был вынужден его опустить.

— Вся человеческая история — это история борьбы. Сначала с любопытством, потом с завистью. Это непобедимые пороки, но кто сказал, что с ними нельзя пойти на контакт, попробовать сделать их нашими союзниками. Я как-то внес этот вопрос на обсуждение, но подняли на смех. Мне было тошно смотреть на эти тупые физиономии, которые только и могут, как поглощать еду в ресторанах. Им было просто наплевать. Знаешь как был я взбешен, когда они сказали, что я полный псих и утопист? Наверняка ты сейчас скажешь что это правда, я знаю это, но послушай. Давным-давно, когда я только занял этот пост, мне пророчили быструю отставку — в городе тогда было неспокойно, и все мои предшественники ничего не могли с этим поделать. Они бросили меня на баррикады, думая, что там я и останусь лежать. Как они ошибались! Я повернул ситуацию в совсем другое русло и подошел к вопросу кардинально. Те кто шел к нам на сотрудничество оставались на своих местах, те же кто нет — отправлялись в мир иной. Ты не хуже меня знаешь как все обстояло, но я хочу напомнить тебе это. За каких-то пару лет мы изменили все, а что получили — ничего. С того дня я зарекся, что больше никогда не стану делать, обделяя при этом себя. О результатах я говорить не буду, ты прекрасно знаешь все сам.

— А что насчет тех, кто сложил свои головы ради твоей цели. Какое место им отводится в твоем идеальном государстве.

— Они не будут забыты, я позабочусь об этом. Все, кто, так или иначе, приложил свою руку к этому делу, получат по заслугам. Я не обижаюсь на них, что они перестали верить в мои идеи, это было предсказуемо. Но то, что они сделали будет увековечено. И первым, чье имя будет высечено на огромной каменной плите почета, будет Филипп. Его кровь не на моих руках, просто он оказался не в том месте и не в то время. Жаль его, а ведь он мог еще много чего сделать ради идеи.

— Значит он не причем. Моей смерти ты тогда желал? Так я понимаю?

Деларош слегка покосился на меня, но потом продолжил.

— Признаюсь — я тебя недооценил. Сначала мне показалось, что ты будешь прекрасным орудием в моих руках, смертоносным и надежным. Но годы беспробудных пьянок слегка пошатнули твое здоровье, в том числе и психологическое. Это был идеальный вариант: ты убиваешь Робера, а сам садишься в тюрьму. Кто бы стал тебя слушать, человека, на чьих руках десятки убийств, замятых прежним руководством комиссариата. Ты бы никогда не вышел из тюрьмы… Но твое дикое желание жить, вызвало у меня симпатию и я решил использовать тебя дальше. И ты сам того не подозревая помог мне.

— Люка?

Он положительно качнул головой.

— Он был скользкий тип, но толковый. Просто иногда любил пойти не тем путем, который ему рекомендовался, а это, знаешь, очень сильно раздражало меня и еще кое-кого. Пришлось пойти на крайние меры. Не вини себя — он был уже труп, просто сам этого не знал. В тот вечер, когда ты зашел к нему в кабинет, в соседнем находился мой человек, готовый в любой момент войти и прострелить вам обоим головы. Но зачем вмешиваться, когда ты сам все сделал, избавив нас при этом от лишних оправданий.

Это был просто нокаут. Я был сбит наповал. Меня трясло и лихорадило, я чувствовал как кровь начала приливать к голове. Подняв ружье вверх, я беспорядочно выстрелил два раза. Картечь разнесла стоящий впереди стол, но не нанесла Деларошу никакого ранения. Он все так же стоял на своем месте, не сдвинувшись ни на сантиметр. Я был вне себя от его слов и поведения.