Николай Леонов - Лучший среди мертвых

– Он расколется, – уверенно заявил Лев. – Мы выложим перед ним все карты, заставим сделать чистосердечное признание.

– Ты, Лев Иванович, мужик башковитый, но иногда такую глупость сморозишь, аж моим седым волосам стыдно становится. Никогда в жизни Преснов не признает за собой заказного убийства. Он скорее место префекта потеряет, за мошенничество в тюрьму пойдет, но не за убийство.

– Дядя Ваня из Тулы подтвердит, что Ярцев приезжал к нему, грозил разоблачением, – продолжал давить Гуров.

– И ничего этим не докажет, – отмахнулся Орлов. – Ярцев покончил с собой, и доказать обратное еще никому не удалось. Думаю, и не удастся. Его автомобиль сгорел дотла. Его самого только по коронкам и опознали. Нет, Лева, с такой хилой доказательной базой к префекту не суйся. Запрещаю, слышишь? Идите и ищите что-то более существенное, чем слова престарелого дяди Вани.

Вернувшись к себе в кабинет, Гуров в раздражении бросил папку на стол.

– Доконает меня это дело, – еле сдерживая гнев, проговорил он. – Куда ни сунься, все впустую. Уже все этапы преступления по полочкам разложили, каждый шаг всех участников проследили, а доказать ничего не можем.

– Не принимай близко к сердцу, – пытался успокоить напарника Крячко. – Что-нибудь придумаем.

– Что мы придумаем? Придем к Преснову с диктофоном, накачаем «сывороткой правды» и заставим выложить, как он заказал Ярцева, а потом и Камова? Или объявим Воскобойникову амнистию в обмен на улики против Преснова? – кипятился Лев.

– Давай не будем отчаиваться. Мы уже столько всего сумели нарыть и на Воскобойникова, и на Преснова, что отступать поздно. Где-то они наверняка прокололись, оставили след, только мы на него пока не вышли. У нас еще три дня до полного краха, так что давай не будем тратить их на жалость к себе.

– Мне себя не жалко, я злюсь на идиотов, которые, имея на руках такие козыри, умудрились проиграть партию. Как, скажи на милость, оба – и Камов, и Ярцев – сумели просрать свою жизнь? Ярцев хоть подстраховался, пусть хреново, но хоть так. А Камов? Какого лешего он полез к Преснову, не обезопасив себя? Примера Ярцева ему, видимо, оказалось недостаточно. – Гуров нервно ходил по кабинету, не в состоянии усидеть на месте. – Решил, что уж его-то никто убивать не станет, он ведь в аферах Преснова не участвовал. Да за одно то, что он держал в руках эту папку, Преснов просто обязан был от него избавиться.

– Почему же они не заставили его отдать папку? – задумчиво проговорил Крячко. – Ведь столько дней он был в полной их власти. Почему папка так и осталась лежать в ячейке?

– Какая разница? Не забрали и не забрали. Может, Камов им вообще про нее не сказал.

– Возможно, но тогда чем он собирался их шантажировать?

– Убийством Ярцева, – на автомате выдал Гуров и застыл на месте. – А ведь это возможно. Он не сказал про папку, оставив ее, как пожизненную страховку. На всякий непредвиденный случай. А к Преснову пришел с обвинением в убийстве Ярцева, и тот к его словам отнесся очень серьезно. Такой огород нагородил: похитил адвоката, подослал к следователю мнимую любовницу, подыскал подходящий контингент, в котором Камов затерялся бы, как безвестный труп, не прояви его жена такой настойчивости. Выходит, у Камова были доказательства, что смерть Ярцева никакое не самоубийство. Что это могло быть?

– Фотографии, где Преснов встречается с Ярцевым, а затем с Головой? – выдвинул предположение Станислав.

– Вполне подходит, только Камова это не защитило бы. Бомжи, вот в чем загадка. Камов должен был не умереть, а исчезнуть в неизвестном направлении и оставаться в таком состоянии вечно. Условие! Должно быть какое-то условие, при котором компромат всплывет лишь тогда, когда Камов будет официально признан покойником. Это может быть только завещание. Стас, по-моему, мы только что сорвали джек-пот!

– Я все равно не понял, в чем тут подвох, – признался Крячко.

– Да что тут непонятного? Камов не идиот, он подстраховался, и страховка его была покруче, чем у Ярцева. Он сказал Преснову, что передал некую информацию, доказывающую причастность префекта к убийству Ярцева, своему душеприказчику. Составил завещание, включив в него пункт, обязывающий того предать огласке информацию в случае его смерти. И все! Преснов уже не мог убить Камова. Не его вина, что Голова оказался хитрее. Он ведь его не убил. Он сделал из него человека-фантома, который будет жить вечно. И завещание никогда не будет оглашено. Надо отдать должное этому мерзавцу, котелок у него варит что надо.

– И что это дает нам?

– Полное признание Преснова. А я-то, дурак, столько лишних телодвижений, столько усилий впустую потратил, а ответ был так близко. Ну, теперь мы все исправим. И немедленно. Только бы Камов не блефовал. Только бы он на самом деле оставил улики против Преснова. А, плевать! Даже если их нет, блефовать будем мы, но префекта дожмем.

– Лева, ты меня пугаешь, – проговорил Крячко. – Ты сейчас похож на тех бедолаг, что в Кащенко за стальными дверями маются. Носишься по кабинету, несешь всякий бред и ни шиша не объясняешь.

– Ничего, Стас, скоро все встанет на свои места. Поехали к вдове, – срываясь с места, бросил Лев.

– К какой из вдов? – уточнил Станислав.

– К Ольге Камовой, к кому же еще.

Гуров вылетел в коридор и помчался к выходу, Крячко едва за ним поспевал. Запрыгнув в машину, он вставил ключ в замок зажигания и, как только Стас занял пассажирское сиденье, рванул с места, будто за ним черти гнались.

В палате у Ольги Камовой оказался посетитель. Алексей Гликберг сидел возле постели больной, нежно сжимал ее руку и нашептывал что-то ласковое. Глаза Ольги были закрыты, время от времени лицо кривилось от боли, с губ срывался слабый стон. Услышав голос Гурова, она несколько оживилась. Пока полковник выкладывал свои предположения, Ольга слушала, не перебивая, после чего подтвердила наличие у семьи Камовых душеприказчика. Она, как и Роман, составила завещание с изъявлением последней воли. В случае смерти одного из супругов оставшемуся не будет нужды принимать сложные решения. На встречу с нотариусом согласилась без вопросов, продиктовала адрес нотариальной конторы.

Чтобы не утомлять вдову, приезда нотариуса ждали в приемном покое. Пока утрясали юридические вопросы, оповещали немногочисленных родственников Романа, пока нотариус из Ликино-Дулево добирался в Москву, прошло больше трех часов. Наконец все формальности были соблюдены. Двоюродная тетка Романа, проживающая в Рязани, от личного присутствия при оглашении завещания отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Двое ее детей тоже не горели желанием ехать в Подмосковье ради того, чтобы узнать, что в завещании брата их имен нет. Был еще дед по отцовской линии, но с ним Роман не общался, при жизни даже ни разу не встречался, и потому дед, даже не дослушав сообщение, бросил трубку. Вот почему так вышло, что в палате Ольги, помимо нотариуса, в момент оглашения последней воли покойного присутствовали только Гуров и Крячко. По просьбе вдовы Гликберг тоже остался, и нотариус приступил к выполнению своих обязанностей. Чтение стандартного текста закончили за пятнадцать минут, после чего очередь дошла до изменений, внесенных за неделю до исчезновения Камова.