Лейф Перссон - Застенчивый убийца

«Исповедуясь», – Юханссон мысленно посмаковал уже подзабытое слово.

– Да, – подтвердила Ульрика Стенхольм.

– И все? Больше ты ничего не помнишь?

– Нет, – сказала Ульрика Стенхольм.

– Ага, – проворчал Юханссон. – Тогда действительно надо оценить ситуацию, да будет тебе известно.

– Я поняла. Но одна мысль пришла мне в голову, когда я увидела тебя в первое утро. На следующий день после того, как тебя доставили к нам.

– Я слушаю, – буркнул Юханссон.

– Эта история мучила не только моего отца. Но и меня тоже. Особенно в последнее время, когда о ней так много писали в газетах. Потом неожиданно здесь появляешься ты…

– Да?

– Мой папа был глубоко верующим человеком.

– Вполне логично. Для священника, я имею в виду, – заметил Юханссон.

– И я верю, хотя не настолько глубоко, надо признать. Знаешь, что папа, наверное, сказал бы?

– Нет, – проворчал Юханссон.

«Откуда мне знать?»

– Он так говорил всегда, когда происходили непонятные вещи. Странные совпадения и тому подобное, не поддающееся объяснению. Будь то плохое или хорошее.

– Я по-прежнему внимательно слушаю, – сказал Юханссон.

– Тогда папа обычно говорил: «Пути Господни неисповедимы», – продолжила Ульрика Стенхольм.

– Ты извини, но для меня подобное звучит как чистое богохульство.

Неожиданно это произошло снова. Головная боль исчезла. – О чем ты?

– О том, что Господь якобы послал тебе бывшего полицейского, без сознания, с тромбом в голове, с целью помочь разобраться с убийством, совершенным двадцать пять лет назад, по которому уже истек срок давности, поскольку ему не хватило всего лишь пары недель, чтобы попасть под новый закон.

«Если задуматься, это же единственное, что хоть как-то обнадеживает во всей истории», – подумал Юханссон.

Доктор медицины и доцент кафедры неврологии Ульрика Стенхольм сорока четырех лет, хотя не выглядела даже на сорок, никак не отреагировала на его слова, во всяком случае, что касается движения головой.

– Пути Господни неисповедимы, – повторила она.

– Моя проблема в том, что я больше не могу видеть сквозь стену, – сказал Юханссон. – Я с трудом вижу перед собой, да будет тебе известно. И память зачастую подводит меня. На днях мне понадобился час, чтобы вспомнить, как зовут мою невестку. Внезапно меня на секунду посещают злость, радость, грусть и все такое, а я не могу понять причину. Я говорю странные вещи и ужасно ругаюсь. Убийство, о котором ты рассказала, малышки Жасмин я ведь практически не помню. Честно говоря, не помню совсем.

– Это все из-за случившегося с тобой, – сказала Ульрика Стенхольм. – Так происходит со всеми в подобной ситуации, да будет тебе известно. И знаешь что…

Юханссон покачал головой.

– Поскольку мы говорим о тебе, я почти полностью уверена, что все это пройдет.

– И рука тоже? – спросил Юханссон.

– И рука тоже, – подтвердила доктор Стенхольм и кивнула. Потом она поднялась, кивнула снова и похлопала его по здоровой руке.

– Береги себя, – сказала она. – Увидимся завтра.

Только когда она выходила из комнаты, он вспомнил об этом. О самой первой из всех в профессиональном плане естественных мер, которые кто-то как бы стер из его головы.

– Черт! – крикнул Юханссон. – Вернись, женщина.

– Да, – сказала она, останавливаясь у его кровати снова.

– Твой отец, наверное, оставил массу бумаг и записей.

«Старые священники настоящие уникумы в части собирания подобной макулатуры».

– Целые ящики, – подтвердила Ульрика Стенхольм.

– Постарайся найти среди них что-нибудь, – предложил Юханссон.

«Не мне же заниматься подобными поисками».

Потом Ульрика Стенхольм ушла и едва успела закрыть за собой дверь, как он заснул.

«Человек, который когда-то мог видеть сквозь стену», – подумал Юханссон, прежде чем Гипнос взял его за здоровую руку и осторожно увел в темноту. Поманил зеленой маковой головкой, держа ее в своей маленькой белой ручке.

В свои лучшие дни Ларс Мартин Юханссон был известен среди коллег как «человек, способный видеть сквозь стену». А также как ходячая криминальная энциклопедия, когда дело касалось насильственных преступлений. Как только его товарищи по работе сталкивались с какой-нибудь старой историей и не могли разместить ее во времени и пространстве, они обычно для начала обращались к Юханссону. Это, как правило, экономило массу времени для того, кто задавал вопрос (иначе ему пришлось бы долго просидеть перед компьютером), и Юханссон почти всегда был в состоянии помочь, и радовался, что его спросили, и отвечал со всеми деталями. Кроме того, он обладал отличной памятью на цифры и зачастую даже вспоминал регистрационный номер дела, интересовавшего его коллегу.

Сейчас что-то случилось в его голове. Ладно, забыл имя второй жены сына, подобное он еще мог пережить. Вдобавок вспомнил его некоторое время спустя.

Но он никак не мог отыскать в своей памяти убийство Жасмин, которой, согласно полученным сейчас данным, было девять лет от роду, когда ее изнасиловали и задушили, и это удручало его значительно сильнее. И то, что все случилось двадцать пять лет назад, выглядело еще хуже. Убийства той поры, когда он находился в расцвете сил, Юханссон обычно помнил даже лучше, чем случившиеся позднее, а наиболее известные из них знал в малейших подробностях.

В общем, его одолевало сильное беспокойство, почти страх, и не столько из-за забытого знакового преступления, сколько в связи с явным сбоем в голове.

Сначала он собирался позвонить медсестре. Попросить у нее дополнительную таблетку, которая позволила бы ему отключиться от всего на свете, отодвинула на второй план все, мучившее его и не дававшее ему покоя. Чтобы вся подобная дребедень, о чем бы ни шла речь, уже не касалась его.

Но не в этот раз.

– Возьми себя в руки, – громко скомандовал Юханссон самому себе.

«Надо войти в Интернет и посмотреть», – подумал он. Возможно, его Белочка просто-напросто что-то перепутала, и именно поэтому он не мог вспомнить убийство Жасмин. И, подумав так, он сразу же принял решение, но с его реализацией произошла заминка.

Проблемы, проблемы, проблемы. Вроде бы ему и требовалось-то всего лишь взять ноутбук с тумбочки, поместить его перед собой на кровати, поднять крышку и включить, но все приходилось делать левой рукой, тогда как правая только мешала. И в довершение всего, когда прочие преграды остались позади, он обнаружил, что забыл код доступа. Тот самый, с которым не имел проблем еще утром, до того как докторша заглянула в его палату со своей бедой и усложнила ему жизнь. В результате он не смог воспользоваться своим компьютером. Словно только этого и не хватало, чтобы вместе со всем остальным выбить его из колеи.