Франк Тилье - Шарко

Оба копа пожали плечами. Это означало и да и нет.

– Базальные слезы – самые обычные, они вырабатываются организмом для увлажнения глаз. Рефлекторные слезы предназначаются для защиты глаза от внешних воздействий, например ветра, холода, постороннего предмета… Что до эмоциональных слез – они вызываются эмоциями, нет смысла уточнять: грустью, смехом, разочарованием… Мы все с этим знакомы. И именно такие слезы нас в данном случае интересуют.

Он протянул им книгу страниц в сто:

– Рискую вас удивить, но это не официальный отчет и не научный труд, а альбом фотографий, сделанных современной американской художницей Роуз-Линн Фишер. Она специализируется на макро- и микрофотографиях и старается сделать видимыми, через изображение, различные физические проявления, обычно почти неуловимые. Такие как эмоции… Три или четыре года назад у нее была выставка во Дворце Токио [30] Дворец Токио (Париж) – здание, большую часть которого занимает Музей современного искусства и где часто проводятся выставки. «Topography of Tears», «Топография слез». Потрясающе. Фишер долгие годы изучала сотни слез различного происхождения, свои собственные и своих близких, посредством оптического микроскопа. Она их фотографировала, выставляла в разных музеях современного искусства, она даже выпустила про них книгу, ту самую, что вы держите в руках. Как я вам сказал, в ней нет ничего научного, но эта книга – библия для тех, кто желает с точностью определить, каково происхождение слез в этих пробирках.

Николя полистал книгу, Люси заглядывала сбоку. Снимки были действительно художественными и похожи на города из графита, на фракталы [31] Фрактал – самоподобное множество, часть целого, которая повторяется своей структурой на микроуровне. Сегодня под понятием фрактала подразумевают графическое изображение некой структуры, которая при увеличенном масштабе будет подобна сама себе. или безумные переплетения металлических деталей. Настоящая аэросъемка внутренней территории, миниатюрного мира, несущего биологическое начало. Слезы надежды походили на пятна Роршаха, а пролитые после резки лука выглядели как кружево. Каждая фотография отражала отдельный мир, порожденный конкретной ситуацией, пережитой эмоцией. Люси спросила себя: а на что были похожи ее собственные слезы в ночь смерти Рамиреса?

– Чему соответствуют слезы в пробирках? – спросила она.

Ученый забрал книгу у них из рук и перевернул несколько страниц. Указал пальцем на фотографию, которая занимала весь разворот:

– Одна-единственная эмоция: боль.

Люси представила себе Рамиреса, пытающего Летицию и собирающего слезы, катящиеся у нее из уголков глаз. Виго изъял стеклянную трубочку из пальцев Николя и поставил ее на место.

– В каждой пробирке от тридцати до пятидесяти миллилитров, что дает нам разброс от тысячи до тысячи пятисот слезинок. Те, кто их пролил, должны были плакать часами, чтобы заполнить пробирки до такого уровня.

– Те, – повторил Николя. – Это женщины или мужчины?

Виго поджал губы, закрыл книгу и положил ее на стол. Со вздохом посмотрел на штатив с пробирками:

– Тринадцать склянок. Тринадцать совершенно различных химических составов. Эти слезы принадлежат тринадцати разным людям, в чем я совершенно уверен. Мужчины, женщины, молодые, старые? Невозможно определить. Единственное, что есть общего у этих пробирок: они были наполнены болью в чистом виде.

Пока Люси, не шевелясь, смотрела на стеклянные трубочки, Николя переваривал услышанное. Тринадцать… У нее не укладывалось в голове. Каким номером была Летиция? Совершил ли Жюльен Рамирес еще двенадцать похищений? Пытал ли он и убил ли этих людей? Безумные, невероятные предположения, даже для копа, закаленного работой на Орфевр, 36.

Николя думал о фреске, нарисованной на стене у Рамиреса. О насечках на его теле. В глубине души он не желал в это верить, но сегодня ему пришлось столкнуться с мерзкой реальностью: тринадцать человеческих существ были унесены дьяволами…

– Можно определить их ДНК?

– Этим я и собираюсь сейчас заняться, только уже в генетической лаборатории. Но не питаю особых надежд. ДНК содержится в ядре клеток, а в слезах их обычно нет, как и в моче. Хотя вполне возможно, что они захватили с собой немного генетического материала, когда скатывались, или же это сделал тот, кто их собирал. Надеюсь, нам повезет, и мы обнаружим мельчайшие чешуйки кожи в некоторых пробирках, которые позволят восстановить характеристики ДНК. В любом случае я буду держать вас в курсе, разумеется.

Он пожал им руки:

– Удачи вам! У меня такое ощущение, что она вам понадобится.

Оказавшись снаружи, Николя обошел здание и встал лицом к Сене, скрестив руки и скрежеща зубами. Он отчаянно нуждался в дозе кокса. Уставившись на волны, он сосредоточился на плеске воды, чтобы вернуть себе спокойствие.

– Когда Камилла умерла, я… я чувствовал, что ничего ужасней уже быть не может. То, что они с ней сделали… это выходило далеко за рамки того, на что способен человек. Сегодня у меня ощущение, что ту же пластинку поставили с начала, что все пошло по новой. Тринадцать человек… Тринадцать, ты хоть отдаешь себе отчет? Где они, все эти люди? И почему? Почему?

Он наподдал ногой по гравию, выбив тучу мелких камешков.

– Рамирес мертв, он жертва, но мне кажется, он и есть монстр. Он собирал слезы тех, кто попадал ему в руки, их самую интимную, самую драгоценную составляющую. Что творилось в голове у этого психа?

Он почувствовал легкую грусть, глядя на проходящую баржу, скользящую по реке.

– Я завидую тем ребятам на барже. Их беспечности, свободе. Думаешь, они счастливы на своей посудине? Думаешь, живя на воде, они отрезаны от всего дерьма, которое их окружает?

– Они платят налоги, как и все.

Николя подумал над ответом и вернулся на твердую почву.

– В подвале было огромное количество мешков с негашеной известью, куда больше, чем нужно, чтобы хоронить кошек. Нас это должно было насторожить. И потом, та фреска, дьяволы, лица, полные ужаса… Это были они, те люди. Рамирес их увековечил, нарисовав и сделав себе насечки в виде черточек на груди в честь каждого из них. Как трофеи. Тела где-то лежат, на шесть футов под землей.

– Мы ни в чем не уверены.

– А я убежден. Как и в том, что он бы продолжил, если бы Джек его не остановил. Сколько мерзавцев вроде него ускользают? Мне трудно, Люси. Мне трудно представить себе, что он заставил их перенести. Он стоял лицом к ним, когда они плакали от боли. Он отобрал у них слезы и бережно хранил их, чтобы дрочить от воспоминаний. А хуже всего – он мог быть не один.

– Ты думаешь о тех дьяволах на картине?

– Три дьявола, да, и ампалланг на его члене, который указывает на принадлежность к клану, к «Pray Mev» . И вспомни, как он был осторожен, никакого подключения к Интернету, анонимная телефонная карта… А если Рамирес действовал не в одиночку, а с одним или несколькими сообщниками? А если за этими слезами есть что-то еще? Я должен понять, что произошло. И прижать того или тех гадов, которые за этим стоят. Ради Камиллы, понимаешь?