Дмитрий Дашко - Мы из губрозыска

— Пока не хочу.

— Я так и думал. А на остальном — спасибо, Петр. Я добро помню. Даст бог свидимся.

Положив на столик несколько денежных билетов, Федор стремительной походкой вышел из ресторана.

«А может зря я его отпустил», — сразу насупился Елисеев. Узнает Колычев, товарищ Янсон узнает… И что тогда? Не факт, что одобрят мои действия. Ой, не факт. Скажут, что сироп-ничал, с бандюганом в бирюльки заигрался. Может, из губрозыска попрут. А что — будут в своем праве.

Но тут он себя одернул. Попрут и попрут. Вот только грош цена нашему рабоче-крестьянскому уголовному розыску, если он в людей не будет верить. Иначе ведь люди тоже в него верить перестанут. «И чем тогда, спрашивается, мы от полиции царской отличаться будем?»

Ясно одно: об истории с Федором он обязательно расскажет Колычеву. А что будет дальше — время покажет.

Хватит нюни распускать. Его сюда с другими целями направили: смотреть, что да как. Заранее примечать подозрительных и проследить, чтобы они раньше времени не смылись.

Сейчас уже, наверное, чоновцы перекрывают входы и выходы из ресторана. Колычев достал из кармана галифе брегет на цепочке, полученный за отличную службу из рук самого товарища Янсона. Скоро начнется веселье.

Пиво перед ним появилось буквально из ниоткуда, словно из воздуха образовалось.

Он сдул пену, сделал глоток. Приятная, освежающая влага растеклась по желудку.

Петр сразу повеселел. Оказывается, в его сидении есть и хорошие моменты. Тепло, светло, пиво опять же… А на улице уже темно и прохладно. Неважное в этом году выдалось лето, чего уж… Дожди сплошной чередой да редкие погожие денечки.

Отставить лирику! К хренам собачьим погоду. Не ради нее он просиживает казенные деньги в этом заведении.

Для начала нужно осмотреться, как учили когда-то на милицейских курсах. Если не хочешь неприятного сюрприза, следи за обстановкой в оба.

Что же полезного можно извлечь из его положения?

Так-так… Если не вращать башкой, в поле его зрения попадали сразу три столика. На первом сидели в обнимку двое хозяйчиков жизни с сытыми лощеными рожами, с выступающими вперед брюшками. Понятно, что если копнуть глубже биографии этих проходимцев, то там найдется немало интересного, но скорее экономического плана. На чистую уголовку они не пойдут. Пусть ими другие ведомства занимаются.

За вторым столиком гуляла артель: крепкие мужички-ремесленники. В принципе, их можно себе представить в темное время на глухой дороге, однако это из области догадок. На текущий момент мужички зарабатывают себе на жизнь честно. Может, и дурят фининспектора, но о том пусть у него голова болит. Для уголовного розыска сия шатия-братия тоже интереса не представляет. Пусть каждый своим делом занимается.

А вот третий столик был куда любопытней. За ним обретался деловой народишко: руки в наколочках, в речь вплетены фразы из блатной фени. В деревне эти словечки редко услышишь, а вот в городе — чаще, чем хотелось бы.

Взгляд у блатной публики особый, внешне расслабленный, но таящий в себе живой интерес. Человека словно на невидимых весах взвешивают, прикидывая, что с него взять и не будет ли с того опасных последствий. На Петра внимания не обратили. Ну да, их наметанным глазом сразу видно, что многого с него не возьмешь, а раз так — чего лишний раз напрягаться?

Мои клиенты, сообразил Елисеев и сразу расслабился. Теперь он знал, что будет делать, когда в зал ворвется облава.

Урки среагировали первыми на возню у входа. Стоило лишь раздаться подозрительному шуму, как они повскакали со своих мест и кинулись врассыпную. А снаружи уже неслись тревожные выкрики и свист.

«Облава!», — разлетелось по залу.

Самый ловкий бандюган бросился к окну, ногой высадил раму и едва не выпрыгнул в дыру, которая зияла острыми, словно пасть акулы, осколками разбитого стекла. Помешал прогремевший с улицы выстрел. Колычев нарочно расставил бойцов так, чтобы никто не улизнул из здания.

Тогда урка метнулся к черному ходу, но оттуда уже бежали, громыхая ботинками, чоновцы. Через центральный вход ворвался Колычев, размахивая револьвером.

— Уголовный розыск! Всем оставаться на своих местах! Проверка документов.

Для убедительности он бахнул в потолок, с которого сразу посыпалась побелка. Выстрел отрезвил всех, кроме урки, прыгавшего в окно.

Взгляд бандита встревоженной птицей заметался по сторонам и наконец остановился на худенькой синеглазой девушке, сидевшей за одним столиком с седоволосым, хорошо одетым мужчиной с бородкой-клинышком. Елисеев заприметил ее сразу. Даже удивился, что она делает в таком заведении: на пресловутых «манек»-проституток девушка не походила и явно была из бывших. Впрочем, жизнь сейчас такова, что немало воспитанниц учреждений для благородных девиц пошли на панель, чтобы хоть как-то прокормиться. И если бы не фамильное сходство между девушкой и ее спутником, то Петр так бы и подумал.

События развивались стремительно. Одним рывком бандит выдернул девушку из-за стола и приставил дуло револьвера к ее виску. Та испуганно взвизгнула, однако сознание не потеряла. Ее синие глаза с мольбой глядели на окружающих, лицо побелело.

— Не дергайся, курва! — пригрозил урка.

Серьезный преступник, сообразил Елисеев. Вон как быстро соориентировался в ситуации.

Чоновцам еще не приходилось оказываться в такой ситуации. Бойцы растеряно попятились.

— Но-но! — прикрикнул один, пытаясь потеснить бандита штыком. — Не балуй!

— Сам не балуй, дядя! — весело осклабился урка. — Видишь, какую кралю я на мушке держу? Дай пройти, если не хочешь, чтобы я этой бабенции мозги вышиб.

Колычев пристально уставился на него, вспоминая.

— Леха-конокрад?

— Он самый! — снова заухмылялся уголовник. — Стало быть, известна вам моя физиономия!

— Еще как известна. Только говорили, что убили тебя.

— То брехня была! Слухи…

Конокрад гоготнул.

— Отпусти девушку, — сказал Колычев.

— Да ну?! — изумился Леха. — С какой такой стати?

— Отпусти, — повторил Колычев. — Тебе же хуже будет.

— Я ведь выстрелю, — сказал бандит. — Ей-богу, выстрелю, если меня не пропустите. Ты меня знаешь, Колычев.

— Знаю, Леха, — кивнул сыщик. — Знаю, что для тебя человеческая жизнь — копейка.

— То-то, — польщенно произнес Леха. — Выпусти меня и моих корешей, и никто не умрет. Слово даю.

— Много твое воровское слово стоит! — брезгливо сказал Колычев.

Он поискал взглядом напряженно сидевшего Елисеева, повел бровью: ну что же ты сидишь, Петр! Придумай что-нибудь…

Елисеев осторожно опустил подбородок. Он и сам лихорадочно искал способ, как выкрутиться из ситуации. Жалко девчонку — Колычев сказал, что бандиту убить ее — раз плюнуть. И Борис тоже не отступится. Не станет он выпускать конокрада из ресторана. Для него это — что ржавым ножом по печенке. Ведь кто такой конокрад — это не просто вор, а еще и убийца. Уводя лошадей, он фактически обрекал крестьянскую семью на голодную смерть. Нельзя прожить в деревне без лошади. Для огромного большинства крестьян — она единственная кормилица. На ней и вспашешь, и за сеном съездишь, и товар отвезешь. Не зря сельчане, поймав конокрада на месте преступления, зачастую люто с ним расправлялись.