Джеральд Сеймур - Красная лисица

— Вы не слушаете меня, Дэвид.

Тон министра иностранных дел был ледяным, но под замороженной улыбкой скрывался гнев.

— Они пожертвовали одним из своих главных послевоенных лидеров, списали его, и сделали это только из принципа.

— Мы ходим кругами.

— Вы сами это начали.

Сэр Дэвид отхлебнул из своего стакана. Нетерпение взяло верх, и он наполовину опорожнил его.

— Я пытаюсь вам объяснить господин Министр, что вы можете кое–что сделать, что вовсе не ущемит «принципы»...

Он как бы перекатывал это слово во рту, пробуя его на вкус.

— Вы через своих друзей в Риме можете узнать, каково значение этой женщины, для движения герильи. И давайте не будем становиться на пьедестал. Я знаю недавнюю историю своей страны Северная Ирландия, верно? Мы опустошили Лонг Кеш, когда проявляли свою политическую инициативу, когда выгнали на улицы «Провизионалов» с их бомбами и терактами. И что тогда случилось с нашими принципами? Мы предоставили их лидерам свободу действий. Мы отправили палестинскую девушку Лейлу Халид домой из чистой любезности на реактивном самолете королевских ВВС. Мы вовсе не блюдем нашу лилейную белизну. Мы можем гнуться, когда это нам выгодно...

— Кто из нас произносит речи, Дэвид?

— Не ерничайте, министр. Моему парню осталось жить менее двадцати четырех часов.

Глаза сэра Дэвида Адамса буравили собеседника, показывая, что он не пойдет на уступки.

— Италия сможет выжить, если эта женщина не будет сидеть в тюрьме, она переживет это...

Он прервал свою речь в ответ на легкий стук в дверь за его спиной. На лицах обоих мужчин было заметно раздражение, оттого что их беседу прервали. Министр посмотрел на часы. Молодой человек без пиджака и в клубном галстуке, скользнул через комнату с телексом в руке. Он передал его министру без объяснений и исчез так же безмолвно, как появился. В комнате стояла тишина, пока министр читал сообщение. На лбу министра прорезались морщины, губы его сжались.

— Это о деле Харрисона. Поэтому они прервали наш разговор.

В его голосе не было эмоций. Только признаки старения и печаль.

— Он в руках у молодого психопата, который уже убил троих за два дня. По прогнозу итальянцев он убьет вашего человека, не колеблясь, без всякого сострадания, как только истечет срок ультиматума. Женщину, о которой идет речь, зовут Франка Тантардини. В Риме ее считают главной активисткой движения, ей предъявлены обвинения в убийстве, покушении на убийство, вооруженном восстании. Они завели на нее целую книгу. Наше посольство сообщает, что, по их данным, несколько самых высокопоставленных и уважаемых офицеров итальянской службы общественной безопасности уйдут в отставку, как только ее освободят. В дополнение к этому Итальянская Коммунистическая Партия выпустила заявление, в котором ставит условием правительству, чтобы оно не заключало никаких сделок с террористами.

Министр смотрел через комнату на помрачневшее лицо бизнесмена.

— Это не в наших силах, Дэвид. Британское правительство не может себе позволить вмешиваться. Я очень сожалею.

Сэр Дэвид Адамс поднялся со стула. Он был чуть более шести футов ростом, — величественный и красивый мужчина, не привыкший к поражениям.

— Так вы не забудете про венок, министр?

И он вышел, оставив свой стакан не допитым на маленьком столике рядом со своим стулом.

Майкл Чарлзворт из своего офиса и Арчи Карпентер из комнаты отеля разговаривали по телефону. Эти двое людей, столь отличавшиеся по происхождению, принадлежавшие к разным социальным группам, кажется, предпочитали разговаривать друг с другом потому, что их сближало чувство беспомощности. Оба были лишены возможности что–либо предпринять. Они могли только слушать радио, что Чарлзворт и делал, просматривать газеты, а также разглядывать фотографии Баттистини, появившиеся во всех дневных изданиях, что делал Карпентер.

— Не следовало ли тебе быть у Виолетты Харрисон? — спросил Чарлзворт.

— Я звонил ей сегодня утром, сказал, что перезвоню позже, и она попросила не беспокоить ее...

— Слава Богу, в мои обязанности не входит держать ее за руку.

— В мои тоже, — огрызнулся Карпентер.

— Может быть. — Чарлзворт оставил эту тему, не высказав свою мысль. Он ощущал отчаяние человека, который был послан сюда, чтобы принимать решения, двигать горы и чувствовал, что терпит поражение.

— Приходи–ка лучше сегодня вечером ужинать с нами.

— С удовольствием.

Чарлзворт вернулся к своему радио, задумчиво переключая три программы трех служб РАИ. Они свидетельствовали о деятельности, спешке и усилиях, но в них не было ничего существенного.

На поиски места, которое бы удовлетворяло Джанкарло, ушло полных тридцать минут. Он гнал Харрисона в чашу леса, используя его, как плуг, чтобы расчищать путь между молодыми деревцами, хлеставшими наподобие кнута, бившими по глазам, и по рукам. Наконец они остановились у гигантского сваленного дуба, образовавшего большую прогалину, и что–то вроде отверстия в земле между его поднятыми вверх корнями. Неглубокую яму можно было найти только, если споткнуться о самый ее край.

Джанкарло методично повторил упражнение, которое он уже проделывал рано утром. Он связал гибким шнуром лодыжки Харрисона, потом — запястья рук за спиной. Оставшийся шнур он использовал, чтобы сделать петлю вокруг самых крепких корней, нависших над землей наподобие крыши. Если бы Харрисон лежал спокойно, он мог бы отдыхать на боку, при этом ощущая даже некоторый комфорт. Если бы ему вздумалось двинуться или он попытался освободиться от своих пут, тонкий и крепкий шнур впился бы в его тело. Джанкарло специально завязал такие узлы, чтобы наградой за попытку двинуться, была острая боль. Единственным «усовершенствованием» по сравнению с утренней операцией был платок из кармана Джеффри, свернутый, как канат, протянутый между его зубами и завязанный за ушами.

Когда работа была закончена, Джанкарло отступил назад и полюбовался ею. Он собирался раздобыть немного пищи. Харрисон не должен беспокоиться. Он будет отсутствовать недолго.

Через минуту он затерялся между деревьев, теней и косо падавших лучей света.

Поле зрения Джеффри Харрисона было минимальным. Оно включало только пологую дугу, в пределах которой были видны десятка два древесных стволов, отяжелевших от извести и гниющей коры, свисавшей хлопьями над краем небольшого кратера, в котором он лежал. Над ним и вокруг него текла, буйствовала жизнь обитателей этой части леса: пара дятлов с возмущенными криками гонялась за сойкой, вторгшейся в чужие пределы, крошечная птичка петтироссо с красной грудкой пыталась достать из–под коры личинок и насекомых. Молодой кролик стрелой метнулся между деревьев, приведенный в ужас краткой встречей с ловким горностаем. Ветер шумел в вершинах деревьев, где ветки сходились и шуршали друг о друга, но это было высоко, за пределами его зрения. Великое действо леса. Все спешили по своим делам, и только он, беспомощный и испуганный, лежал неподвижно.