Алиса Спарроу - Красная лисица [litres самиздат]

«Вообще- то маркиз де Сад не слишком разбирался в извращениях.

Он был теоретиком. Когда дело доходит до извращений,

то на страницах книг я управляюсь с ними куда лучше, чем он».

Адам Тёрквелл.

Иногда самые простые и, казалось бы, надоевшие вещи оказываются самой точной истиной. Ведь свет действительно не может существовать без тьмы, добро без зла – иначе как мерить? – а боль без удовольствия. Иногда. Хотя я не уверена.

– Мисс, вы бы окошко то закрыли, – проскрипел неприятный толстомордый господин в засаленном жилете – а то и ветер, и дорога, знаете ли, не ладаном пахнет.

Жидкая, жирная дорожная грязь и правда летела из-под колёс, и брызги иногда попадали в окно, отражающее уныло освещенные вересковые пустоши, по которым мчался дилижанс. Но, надо сказать, и господин не пах ладаном. Ненавижу общественные паровые дилижансы: гарь, тряска и неприятные попутчики. Но дядюшка не посчитал нужным выслать паромобиль за бедной родственницей, едущей за хлеб и кров воспитывать его детей.

– А вы, мисс, одна путешествуете? – задал очевидный вопрос жирный господин, и глазки его стали жирными и маслянистыми, как он сам. Дилижанс едва заметно качнуло, и толстяк тут же «упал», не забыв задет рукой моё колено. Я привыкла ко вниманию мужчин, хотя порой оно выходит мне боком. Разговоры о политике в колониях, скаковых лошадях, светские сплетни как господин Н, застал некую А в объятиях офицера Р, а у самих взгляд мерзкий, как будто ощупывающий тебя со всех сторон…

Какие радужные мечты населяли мою бедную головку, когда я вышла из пансиона много лет назад, самостоятельной, совершеннолетней и свободной, как мне тогда казалось. Как я хотела работать с детьми и сеять в их душах разумное, доброе вечное. И как быстро мои мечты дали трещину, как полный воды стакан на морозе. Я вспомнила слова Элоизы: «Ты не можешь заставить их всех стать лучше, чем они есть, но заставь их уважать тебя. Никогда – слышишь – никогда, – она наклонялась ко мне и взгляд её голубых глаз, обычно таких ласковых, отливал сталью, – не позволяй им делать из тебя идиотку».

Когда работаешь гувернанткой, знаете ли, редкий наниматель не попытается зажать тебя в углу. Все эти управляющие, стряпчие, офицеры, дворяне – весь этот «свет и гордость» нашей империи – все они сливаются в моей памяти в одну безликую, ничем не примечательную массу, уверенную в своём величии и вседозволенности. К счастью, у меня острые колени и отличный револьвер, доставшийся от отца. Поэтому я обычно не служу больше двух месяцев на одном месте. Но никогда не позволяю делать из себя беспомощную идиотку.

Вот она, старая, добропорядочная Британия. За ухоженными палисадниками и белыми стенами коттеджей джентльмены стегут розгами горничных, а леди взирают на все это с любопытством и, может быть, даже тоской. Что их так не наказывают. А есть за что.

– …Слышал, что уже больше пяти леди и все не какие-то там уличные или торговки, как раньше бывало…, – тут я поняла, что мой неприятный попутчик давно и с жаром мне что-то рассказывает. – Он убивает знатных леди из богатых семей. Последняя мисс Кридж, дочка скотопромышленника, члена Палаты общин. Тело нашёл владелец баржи, его сбросили в Аарен, и рыбы уже начали объедать лицо – так в газетах писали. Еще писали, что на теле леди, такое добропорядочному человеку и не выговорить, нашли следы плети, длинные синие полосы. Или это когти были.

В газетах любят смаковать чужие смерти, я называю это пляской на костях, и последнее время газетчикам было, на чём заработать. Последние несколько месяцев в столице орудовал убийца молодых женщин. Причём не каких-то – об обычных проститутках и шум бы не стали поднимать. Убийца был разборчив – его жертвами становились жёны и отпрыски состоятельных и даже знатных семейств. Газеты смакуют подробности, а такие как этот – я подняла глаза на толстяка – только рады им вторить. При такой «славе и признании» убийца вряд ли скоро остановится – ведь именно это ему и нужно. Разве не так?

Вечерело. Кучер зажег газовые фонари по бокам дилижанса, и отблески их причудливо отбрасывали тени на дорогу, мои руки и колени. Толстяк замолк. Я попыталась заснуть.

Неожиданно экипаж резко затормозил. Меня чуть не отбросило вперёд на неприятного господина, который вряд ли был бы уже этому рад: судя по лицу, бедняга был близок к панике.

– Леди и джентльмены, без паники, это ограбление! – услышала я громкий, издевательски вежливый голос.

– Так-так. Что тут у нас? – За дверьми дилижанса послышался выстрел, и как будто мешок упал на землю, а в открытую дверь заглянул какой-то человек. Я судорожно сжала в сумочке рукоятку своего револьвера.

– Тут, похоже, есть что отвезти хозяину, – он повернулся, обращаясь к кому-то снаружи.

«Что отвезти? – подумала я – ни у меня, ни у моего испуганного спутника ничего ценного не было – только дорожные саквояжи – выглядят не очень внушительно».

– А это? – второе лицо показалось в проёме кареты, рука указала на толстого господина напротив.

– А это нам за ненадобностью, – сказал первый, как о ненужной вещи, и вдруг снова выстрел. Резко запахло порохом. Бедный толстяк негромко булькнул, и на шее, затем на груди у него расползлось алое пятно.

«Отвезти хозяину – это меня», – мелькнула мысль, и уютный спасительный обморок вдруг затуманил мою голову.

Не знаю, сколько времени я была без памяти. Я смутно помню, как меня перекинули через седло лошади, мои запястья и лодыжки крепко стянули ремнём, как будто я могла куда-то убежать. Потом помню ощущения – гладкость и холод простыней, запах…кажется сандала, поразительный, чувственный, одурманивающий. Меня принесли в какое-то помещение и положили на кровать. Казалось сотни ловких рук, как легкие крылья, едва касаясь кожи, раздели меня. Голоса…

– Отличное приобретение, – сказал кто-то, – дайте ей выпить лауданум, она в шоке. Потом тишина. Потом не помню.

***

Проснулась я как после крепкого здорового сна, а не глубокого обморока, когда за окном уже светало. Я действительно находилась в комнате с высоким стрельчатым окном в забытом, средневековом стиле. Бледный неуверенный дневной свет открыл моим глазам мебель красного дерева, зеркало в массивной раме, туалетный стол с букетом белых ирисов на нем. Дикая, невозможная редкость в это время года в Британии. Впрочем, эта необычность отчасти объяснялась гербом в виде все того же ириса или флорентийской лилии, тоже выполненным из красного дерева, который висел над кроватью. “Venus impera sempre” – гласил девиз.

В целом, обстановка комнаты была под стать первому, что я увидела – окну. Очень средневеково и, в наш просвещённый век королевы Виктории, старомодно. Разве что аппарат Белла на стене вносил в эту картину неожиданно современные нотки. Я сняла слуховую трубку – аппарат, конечно же, не работал.