Алиса Спарроу - Красная лисица [litres самиздат]

Хотя мне нравилась эпоха Средневековья. Сильный побеждает слабого без особых расшаркиваний и этикета. Современный этикет – лишь красивая оболочка все того же звериного желания победить.

Кстати о зверях. Я вдруг вспомнила, что накануне хозяйка небольшой придорожной гостиницы долго мне рассказывала о замке в окрестностях, «чей хозяин – нечистый оборотень и таскает ночью детей из колыбелей». Душевная такая женщина, только пила чересчур много портвейна.

До сих пор в отдалённых и колониях графствах Империи сохранилась неприязнь к оборотням и суеверия, связанные с ними. Хотя в больших городах эта раса имеет все права подданных ее Величества. Учитывая, что вервольфы не знают страха, кичатся своей родовой честью и всегда верны присяге, если ее уж приняли, то в пограничных городах, где требуются наёмные офицеры, они встречаются чаще всех семи рас. Но если вервольф не присягал никому, кроме себя и своего рода, то нет опаснее противника – все это знают.

Лично я не испытываю романтических настроений, связанных с красивыми эполетами, древними легендами и яркой луной, присущей некоторым барышням. Для меня вервольф – все же немного зверь.

Я зябко поёжилась и только в эту минуту осознала, что практически раздета. На мне был только жёсткий корсет под грудь, косточки которого пребольно впивались в тело. А ещё – я подошла к зеркалу – на шее колье, что-то наподобие ошейника для комнатных собак, инкрустированного каким-то тёмным камнем, кажется агатом. На колье за оба конца крепилась изящная серебряная цепь.

Ни белья – я оглядела комнату – ни одежды. Жаль, мне нравилось и мое синее муслиновое платье и кожаная перевязь, и корсет. Я одёрнула себя, что думаю о таких, в сущности, пустяках в такой момент, когда любая другая уже билась бы в истерике. Хотя, поразмыслив, я пришла к выводу, что первое все же предпочтительней. Может быть я просто крепче многих барышень и не так впечатлительна, жизнь научила.

Мои вьющиеся волосы цвета красной медной проволоки были уложены в высокую причёску и, не смотря на странность костюма, а может и благодаря ему, выглядела я весьма…хм…величественно что ли. Я, как любая девица, всё же немного завидовала голубоглазым блондинкам и всегда восхищалась Элоизой с её нордической красотой и почти прозрачной кожей. Мне всегда было странно, что я со своими веснушками, глазами цвета меди с золотыми вкраплениями и ярко-рыжими, почти красными волосами так отличаюсь от родной сестры. Разными были и наши фигуры – её утончённая красота, узкие запястья и лодыжки резко контрастировала с моими широкими бёдрами, высокой грудью и ростом чуть ниже среднего. Но она была моей сестрой, я всегда любила её. До конца. Она была единственным близким мне человеком. А теперь…Теперь я сама за себя.

Как только я отвлеклась от себя и своего двусмысленного положения, внимание моё привлекли ужасные по своей сути звуки – хлыст и крики. Я выглянула в окно в недоумении. Оно выходило в глухой, мощенный булыжником замковый двор – колодец. Теперь я точно не сомневалась, что это не поместье, а весьма старинный замок. Посреди этого романтического двора с его увитыми плющом стенами, стояла странная конструкция. Сваренный металлический столб с перпендикулярной планкой. Верхняя планка была высокой и короткой. У столба я с ужасом увидела обнаженную девушку. Ей руки были высоко закинуты и привязаны к верхней планке, так, что она висела на них. Веревка проходила через шестерню, так чтобы девушка могла двигать руками и не терять равновесия. Ноги ее тоже были плотно стянуты широким ремнём.

Я посмотрела на свои запястья и лодыжки – ни синяков, ни ссадин, ни следов верёвки – меня тоже связывали, но – как мило – это тоже были ремни, не портящие кожу и не причиняющие излишних страданий. Хотя где грань между необходимым и излишним?

Около столба стоял мужчина в черном. Лица его я не видела – на нём был капюшон, как у палача. Он недлинным хлыстом, которым обычно пользуются наездники, коротко и хлёстко наносил по спине, ногам и ягодицам девушки удары. Девушка болезненно всхлипывала. Хлыст оставлял на коже девушки красные следы, но я знала, что широкий хлыст для наездников из нежёсткой кожи, никогда не рассечёт до крови, по крайней мере, шкуру животного. А здесь – нежная кожа, жесткие удары… Зачем?

Я была уверена, что не произносила вопроса вслух, однако ответ явственно услышала за своей спиной.

– Ничего особенного – просто она ослушалась, а единственная добродетель рабыни – повиноваться своему господину.

Я медленно обернулась, боясь и одновременно желая увидеть джентльмена, произнёсшего эти слова. Голос был хриплый, но бархатистый и сильный. Не в смысле слов, а в интонации я услышала власть, а еще я услышала запах зверя. Так и есть, передо мной стоял представитель расы вервольфов или ругару, как называют их во Французской республике.

На вид ему было, может, лет 30-35. Их возраст немного отстаёт от человеческого, ибо живут они дольше. Он подавлял и завораживал своим обликом – высоким, типичным для вервольфа, ростом, копной темных волос, огромными руками.

Я представила, как они касаются меня, и снова напомнила себе, что я не одета. Впрочем, одежды в комнате по-прежнему не было, а переживать и чем то скрывать свои формы в этой ситуации было бы нелепо. Посему я решила оставить этот факт без внимания. Казалось, аналогично поступил и оборотень. Он стоял передо мной и беседовал, как будто я была в полном придворном облачении.

Широкая, слишком коренастая, его фигура компенсировалась изяществом костюма. Но, ни великолепная черная с серебром куртка, ни брюки английского сукна, ни ботфорты оленьей кожи не смягчали общего впечатления. Не могли смягчить тяжелого, изучающего, разбирающего тебя на части, взгляда его черных волчьих глаз. От него как будто веяло холодом, мхом, запахом леса, а еще тем самым сандалом, манящим запахом, который отпечатался на моём подсознании.

– Вы и есть этот господин? – почему-то спросила я. Вот и всё. Ни возмущения понятием «рабыня» в наш просвещенный век, ни «какого, собственно, чёрта я здесь делаю». Только вопрос.

Но вервольф рассмеялся, хрипло и невесело.

– Да уж, мисс, ты умеешь смотреть в суть вещей. Скажем так. Я твой хозяин. Мои люди забрали тебя для меня, и теперь ты моя собственность. Это все, что тебе пока надо знать. И я не разбойник с большой дороги – у них нет чести – но официальные власти я не уважаю. И, может, иногда мои доходы…хм…не совсем легальны, – зачем-то добавил он, хотя я не спрашивала, – но, сдаётся, ты гораздо ценнее серебряных соверенов и фамильных безделушек. Посмотрим.

– Что? – я была озадачена, – как это?

Собственность… Какая глупость. Мы что правда в Средних веках? Я хотела было возразить, но тут услышала удар хлыста во дворе, и благоразумие взяло верх, я промолчала.