Ирина Лобусова - Миллион с Канатной

И все происходящее было так скучно... В назначенный час Таня, Ракитин, Циля с мужем и Ида со своей Маришкой пришли в Воронцовский дворец, где в одной из комнат на первом этаже располагался загс. Перед ними ждала росписи совсем юная пара — парень и девчонка лет по 18-ти. Девчонка глянула на большой живот Тани, выросший буквально за несколько дней, и хихикнула, а затем стыдливо отвела глаза.

Было буднично. Облупленные стены загса были выкрашены серой краской. На Тане был светло-зеленый костюм. На Ракитине — военная форма. К отвороту пиджака, который уже не застегивался на ней, Таня приколола крошечный букетик фиалок — единственную зелень, которую смогла достать в феврале. Вот и весь народ. Они сели на стулья. Ракитин поцеловал кончики ее пальцев, прошептал:

— Прости.

Таня знала, за что он просит прощения: за будничную обыденность ее свадьбы, ведь не такой ей хотелось! Но сейчас ей было действительно все равно. Что-то в ее душе умерло, и умерло безвозвратно. Может, способность начинать жизнь заново, а может, любить. Таня чувствовала себя чужой в этой жестокой реальности, в этом не подходящем ей мире.

Ракитин крепко сжимал ее руку. Таня машинально улыбнулась ему. Она была ему очень благодарна, он действительно сделал для нее многое, она это понимала, но внезапно с головы до ног ее пронзила острая, необычная и такая неожиданная волна теплоты! Она почувствовала, что вот он — единственный верный друг, человек, который уже существовал в ее сердце, заняв там свою, особую нишу... Отвернувшись, чтобы Сергей не увидел, Таня заплакала.

Потом они стояли перед канцелярским столом перед сурового вида женщиной средних лет, которая, строго допросив, записывала их фамилии в толстую бухгалтерскую книгу. Перо ее скрипело по бумаге и оставляло кляксы, особенно после того, как женщина каждый раз макала его в старую чернильницу. Такие чернильницы были у Тани в гимназии...

Ровно через десять минут Таня вышла из загса Татьяной Ракитиной, зная, что очень скоро получит документы на это имя. Ребенок несколько раз повернулся в животе. Таня тихонько погладила живот, улыбаясь про себя и думая, что ребенок, наверное, вырастет непокорным, непоседливым, надменным... Таким, как его отец.

Потом они сидели за столом в их квартире, который накрыли Ида и Циля. Улыбаясь, Таня смотрела на традиционные для Молдаванки жареные бычки и форшмак, на которых выросли Ида и Циля, и при этом с удивлением поняла, что не чувствует тошноты. И как-то сразу, внезапно она почувствовала себя счастливой.

Это было очень тихое, очень робкое счастье — счастье под уютной домашней лампой, в окружении близких, счастье от того, что у нее появилась семья.

Таня нашарила впотьмах руку Ракитина и осторожно, чтобы не вырвался, поднесла ее к губам:

— Спасибо тебе!.. — Она поцеловала его пальцы. — Спасибо тебе за всё! — И это ее движение было искренним.

Нахмурившись, смутившись, Ракитин все же попытался высвободить руку, но Таня не дала. Это было ее признание в любви. Оно далось ей очень дорого. Невероятно дорого, потому что за ее стулом все время находился Володя. И горько, с разочарованием, он смотрел на нее. Таня чувствовала его всей своей кожей, и оттого вся еда в этот вечер оставляла привкус горечи на губах. Но она нисколько не фальшивила в отношении Ракитина. Она так чувствовала.

Туча появился через несколько дней. Мрачный и как будто похудевший.

— Цыган назначил сход. Ох, шо будет, шо будет... Шоб они были мине здоровы! — вздыхал он тяжело.

— Зачем сход? — но Таня и так знала ответ.

— Будут гнать из города фраера того задохлого, швицера ушлого, шоб ему ни дна, ни покрышки. Будут кумекать, за как. Цыган сказал, шоб ты пришла. Но ты не ходи.

— Я пойду, — сказала Таня, мгновенно приняв решение.

— Для чего то? — насупился Туча. — Куда оно тебе... теперь?

— Не разговор, Туча, — усмехнулась она. — Я заварила эту кашу, я ее до конца и расхлебаю. Особенно теперь.

— А этот твой фараон шо скажет на эту кашу?

— А ничего не скажет, потому что я ему не скажу. Так где сход?

— Ну, как знаешь... Я бы не ходил.

— Туча! — Таня нахмурилась, но потом рассмеялась, ей вдруг захотелось его обнять. — Туча, так где сход?

— Дом номер два по Барятинскому переулку. Знаешь, где Канатная? Там в катакомбы ход есть...

Володя которые сутки бился над странной запиской из кабинета Патюка и даже по ночам не спал. Она вставала перед его глазами, не давая спать, не давая жить.

«2 ИНКВЕЗИТОР (? ) Барятинский». Очевидно, безграмотный чекист имел в виду инквизитора. Но инквизиции никогда не было в Одессе, даже с самого дня основания города, даже во времена турецкого поселения Хаджибей.

Володя попытался спросить Алену, но она отмахнулась от него:

— Чего ты пристаешь ко мне со всякой ерундой? Какая мне разница! Чушь все это! Кому надо? Почему ты не можешь жить спокойно?

Прошло совсем не много времени, чтобы Володя окончательно понял: Алена была поверхностной. Интеллектуальные загадки никогда не занимали ее ум. К тому же она очень мало понимала его духовные изыскания. Но, как всякий мужчина, Сосновский был готов простить ей этот грех. Ее молодость и привлекательность пока заменяли ум и интеллект. Володя думал, что разум Алены он сможет постепенно развить. Но пока ему с ней было тяжело.

Он бесконечно, беспрерывно уговаривал себя, но мысли его все время возвращались к Тане. Она ведь не сказала бы, что это не важно, что он пристает к ней с ерундой. Она стала бы искать разгадку вместе с ним, и нашла бы ее раньше него. Она бы... Она... Порой Володя ловил себя на мысли, что сходит с ума. Таня сопровождала его везде...

В редакции был старый сотрудник, коренной одессит, сумевший пережить все смены властей. Володя показал ему эту записку.

— Так что тебе не понятно? Это же Барятинский переулок, — сказал с удивлением старик, — Канатную пересекает.

Володя хлопнул себя по лбу! Ну конечно же Барятинский переулок! Ведь он ходил в это место к Туче на Канатную, говорить с ним про убийства воров. И дом, где он говорил с Тучей, находился как раз рядом — почти на пересечении Канатной улицы и Барятинского переулка. Это было уже кое-что. Дело потихоньку сдвигалось с мертвой точки.

Чтобы познакомиться с историей Барятинского переулка, Володя пошел в городскую публичную библиотеку. Он помнил: это красивейшее место города, рядом находится парк. Переулок ведет к морю, так же, как и Канатная улица. Володя вспомнил также, что уже читал об этом. Когда проектировали Одесу, план города был составлен таким образом, чтобы все улицы от центра вели к морю. Именно поэтому они и были непривычно прямыми.