Ирина Лобусова - Подземелье призраков Аккермана

— Был, — Майорчик вперил в нее тяжелый взгляд, — в редакции все окна горели. Видел.

— А что делал твой человек возле редакции? — с подозрением спросила Таня.

— Да то левое дело под Горсадом было, — Зайдер пожал плечами, — надо было фраера одного пугнуть. Аккурат напротив бывшей гостиницы. Вот он и видел, как твой женишок выходил. Краснопёров, кстати, был еще жив.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Таня.

— Так он и Краснопёрова потом видел. Тот возле открытого окна стоял, курил. Словно думал за что, або до кого-то ждал.

— Убийцу ждал? — ахнула Таня.

— Может, и так. Жизнь терка острая, кого хошь перетрет да оцарапает. И фраера твого, как за коня в пальте... — вздохнул Майорчик.

— Ты хочешь сказать, что на Володю подумают за то, что он Краснопёрова убил? — голос Тани дрогнул.

— Да ни за что я не хочу сказать! Ты лучше до Японца зайди, у него новостей полно, хочет до тебя поделиться, — и, развернувшись на своих щегольских каблуках, Майорчик быстро пошел вниз по Дерибасовской, кокетливо поигрывая тростью.

Значит, Володя все-таки был в редакции. Худшие опасения подтвердились. Но куда он пошел потом, после пивной на Греческой улице? Кого он ждал? Про пивную в записке не было. Значит, решение отправиться туда возникло у Володи после посещения редакции и разговора с Краснопёровым. Связано ли было это с запиской?

Вопросы, вопросы... Володя вполне мог скрываться от полиции. Но где, у кого? На ум пришел только один человек — старый профессор из анатомического театра, друг Володи. Кстати, этот визит будет очень полезен и в другом плане, ведь труп Краснопёрова явно отвезли туда. Значит, есть шанс узнать подробности о смерти — как был убит Краснопёров, чем, в какое время, при жизни или после смерти ему вырезали глаза, а главное, что за нож и в каких ритуалах его используют. Таня не сомневалась, что профессор это знал. А потому, остановив проезжавшую мимо пролетку, она отправилась в анатомический театр.

Здание анатомического театра стояло на отшибе глухого, далекого парка, и Таня вспомнила о том, как уже шла здесь с Володей, путаясь между огромных раскидистых деревьев. Ей невольно подумалось, что, должно быть, по ночам здесь бывает очень страшно, особенно, если постоянно думать о том, что находится внутри.

Но стоял день, и были слышны даже голоса гуляющих в парке детей, несмотря на дождь.

Овальный флигель анатомического театра производил впечатление полной безлюдности и какой-то заброшенности. Окна были прикрыты плотными ставнями. У самого крыльца Таня вдруг заметила на мокрой земле какой-то золотой кружок. Это была красивая иностранная монета с резными буквами. Какой она страны, Таня не знала. Она машинально сунула монету в карман.

Громко, кулаком, постучала. Никакого ответа. Толкнула дверь. Она оказалась не заперта. Шагнув вперед, Таня очутилась в уже знакомом коридоре, где стоял приторный, сладковатый запах формальдегида и других тошнотворных препаратов, которые используются в таком месте.

— Эй, есть здесь кто-нибудь? Господин профессор! — крикнула Таня, и громкий голос гулким эхом отразился от стен. — Это я, Таня Алмазова! Невеста Володи!

Ответа снова не последовало. Таня не знала, есть ли у профессора медицинский персонал, работает ли здесь кто-то еще. Вспомнив, что его кабинет находится прямо по коридору, Таня медленно, сквозь темноту, пошла вперед, держась за стенку кончиками пальцев.

Вот и приоткрытая дверь кабинета. Таня зашла внутрь. На столе ярко горела настольная электрическая лампа — похоже, ее никто не выключил с ночи. А под столом...

Профессор лежал на спине, вытянув руки вдоль тела. Ноги его были чуть согнуты в коленях, ступни повернуты в сторону. Было очень похоже на то, что он стоял, а затем упал.

Профессор был в белом халате, и на груди его очень ярко выделялось огромное багровое пятно. Преодолевая отвращение, Таня нагнулась над трупом. Раны были не огнестрельные — было очень похоже на то, что его кололи в грудь ножом. Ран было множество — халат заскоруз от крови, представляя на груди сплошное кровавое месиво.

Но самым страшным было лицо, похожее на ужасающую кровавую маску. Такой ее делали вырезанные глаза. Их вырезали квадратами, очень глубоко — так глубоко, что в одной из ран были видны беловатые кости черепа. И эти ужасающие впадины вырезанных глаз придавали лицу выражение, которое просто невозможно было забыть. От трупа уже шел запах. Судя по нему, профессор был мертв еще с ночи.

В коридоре раздались голоса, затем зычный мужской голос прокричал:

— Эй, док, вы где? Мы вам еще жмурика привезли!

Таня распахнула окно и выпрыгнула в парк. Поскользнувшись, она чуть не упала на влажную от дождя землю. Было слышно, как в кабинете грохнули дверью, затем раздались крики... Не чуя под собой ног, Таня мчалась через парк с такой скоростью, что у нее горело в груди, а перед глазами все стояло жуткое лицо профессора с окровавленными пустыми глазницами.

Возле ресторана бряцали оружием. Пестрое воинство Японца было вооружено до зубов. Толпясь на крыльце, они горланили блатные песни во все горло, пили дешевое пиво из горла, курили черные папиросы-самокрутки, вошедшие в моду с легкой руки революционеров, без конца болтали о своем и все время потрясали оружием, которым были увешаны с головы до ног. Оружие всё было с иголочки, новенькое, самого последнего образца.

Из ресторана донеслись звуки разбитого, расстроенного пианино, взрывы хохота, звон бутылок. Бойцы Японца, избравшие своей штаб-квартирой этот уютный ресторанчик на бывшем Николаевском бульваре, гуляли перед отправкой на фронт.

После того, как все заведения Мишки, в том числе и штаб-квартира в ресторане «Монте-Карло» на Торговой, были закрыты новой революционной властью, он оккупировал этот уютный ресторан. Революционные правители Одессы не возражали, так как хорошие отношения с Япончиком означали большие поставки оружия и стабильный порядок в городе. А потому в ресторане он создал базу для своего новоявленного полка, исполнив свою давнюю мечту: создав собственный революционный полк и став самым настоящим красным командиром, официальным большим начальством. Но Таня знала то, о чем знал мало кто в городе: вся эта военная роскошь была создана на бриллианты, которые добыла она. Бриллианты, из-за которых она до смерти сцепилась с Пилерманом.

Яков Пилерман стал военным комендантом Привоза, официально назначенным Ревкомом. Поговаривали, что он проворачивал такие удачные дела, что озолотил Японцы с головы до ног. И большая часть средств из этого золотого источника шла на полк. Привоз был полностью подконтролен Японцу, и Пилерман от его имени вертел этим крупным рынком, как хотел. А значит, финансировал отправку людей Японца на фронт.