Ирина Лобусова - Подземелье призраков Аккермана

Таня ступила на крыльцо, отодвинула в сторону вооруженную охрану Японца и вошла внутрь ресторана. Затем уверенно пошла к кабинету.

Возле запертых дверей стоял здоровенный детина, вооруженный до зубов, и с такой зверской ухмылкой, что перепугал бы кого угодно. Таня с удивлением опознала бывшего боксера, который при французах успешно выступал на ринге. Затем неудачный удар, кулак противника задел лицевой нерв, и его лицо перекосило самым зверским образом, причем ни один хирург не смог это устранить. Антрепренер обобрал боксера до нитки и вышвырнул на улицу, а когда тот попытался возмущаться, велел своим людям избить его и бросить умирать в каком-нибудь пустынном переулке.

Его подобрали люди Японца, выходили, подняли на ноги. Он стал членом банды и был предан Мишке, как пес. Тот со временем сделал его своим личным охранником, и зверский перекос лица использовал в своих целях — бывший боксер пугал всех, кто приближался ближе, чем на несколько шагов.

Таню новый охранник Японца прекрасно знал. Ее не пугало его страшное лицо. Смотреть на него ей было всегда больно. Он был живым воплощением навсегда ушедшего старого мира, оставившего за собой не заживающиеся, жестокие раны.

— К Японцу, — коротко бросила она, — он меня ждет.

Охранник кивнул и скрылся за дверью, но почти сразу появился снова и так почтительно распахнул двери, словно перед ним была сама королева. Он действительно уважал Таню.

За столом рядом с Японцем сидел мужчина лет 40-ка, с продолговатым и словно вдавленным внутрь лицом. Бегающие по сторонам глаза выражали хит­рость и скрытность. Было в нем что-то очень неприятное, но Таня сразу и не смогла бы сказать что. Ей вдруг показалось, что она его знает. Это ощущение стало очень сильным. Определенно, она уже видела этого человека. Но где и когда, пока не могла понять.

— Знакомься, — Японец подвинул ей стул, — Жорж Белый. Мой новый ротный командир.

Таня кивнула, но улыбаться не стала. Ее отталкивало, с какой цепкостью этот новый ротный командир Японца шарил по ее лицу своими бегающими глазами, словно не смотрел, а снимал фотографический портрет. Тане было неприятно такое внимание, тем более, что она чувствовала — он изучает ее совсем не с добрыми намерениями.

Таня села. Японец подвинул к ней коробку с конфетами, но она не двинулась, никак не отреагировала. Вот уже несколько недель Таня жила словно в выматывающем, выпивающем по капле ее кровь полусне.

— Ничего не узнала? — спросил Японец.

— Нет, — отрицательно качнула головой она.

— У меня для тебя плохие новости, — лицо Мишки было грустным, — в ЧК его нет.

Сразу после убийства Антона Краснопёрова и исчезновения Володи Таня обратилась к Японцу и попросила отыскать след ее пропавшего жениха. Она подозревала одно из двух, и оба варианта были просто ужасны: либо Володю арестовали за убийство Краснопёрова, и он находится сейчас в застенках ЧК или в тюрьме на Люстдорфской дороге, либо устранили как случайного свидетеля убийства редактора, а труп спрятали так, что его до сих пор не могут найти. Но то, что не могли официальные власти — ЧК или народная милиция, было под силу людям Японца. Именно поэтому Таня сразу о нем вспомнила, и он обещал помочь.

Третий вариант, что Володя попросту от нее сбежал, перепугавшись свадьбы, как уже сбегал не раз до того, Таня не рассматривала. Этот вариант был настолько ужасен, что, если бы он соответствовал правде, она бы попросту не смогла после него жить. Впрочем, доверяя интуиции, которая редко ее подводила, Таня чувствовала, что Володя не поступил бы так никогда, что любовь его была искренней, и он бы никогда в жизни не смог ее предать. Кроме того, интуиция так же подсказывала ей, что Володя находится в беде, что с ним произошло что-то очень плохое, иначе он бы нашел способ, обязательно нашел способ дать знать о себе, послать любую весточку, чтобы не причинять ей такую сильную боль.

У Японца были большие связи в ЧК, и он пообещал узнать, не арестовали ли Володю за убийство Краснопёрова. И Таня возлагала на него очень большие надежды.

За эти несколько недель она вся извелась, перестала есть и спать и похудела так страшно, что Циля была вынуждена временно переехать к Тане, чтобы элементарно заставлять ее есть.

Состояние ее было ужасно. Все представало в черном свете, все бросало в пропасть чудовищного отчаяния. Ее душу полностью надломил этот страшный переход от счастья к беде, к отчаянию — от светлой надежды. Сердце ее было разбито, а душа кровоточила так сильно, что она уже не могла справиться своими силами. Тане не хотелось жить.

В первые дни Циля не спускала с нее глаз и ухаживала, как за ребенком. Но постепенно состояние Тани стало улучшаться, и Циля смогла вернуться домой. В разбитой душе Тани появились те ростки мужества и борьбы, которые всегда помогали ей выстоять в самых страшных и сложных ситуациях. Они заставляли ее бороться и выживать, когда, казалось, все было потеряно бесповоротно. И вот эти самые ростки дали удивительные всходы, и Таня приняла четкое решение: узнать правду, любым способом понять, что произошло с Володей, найти его, даже если правда будет ужасна. А когда Таня принимала решение, она выполняла его с твердостью.

Увидев, что к подруге возвращаются силы, Циля вздохнула с огромным облегчением. Она прекрасно ее знала, и по огонькам, которые зажглись в глазах Тани, поняла: она будет жить, она станет бороться. И ничто не свернет ее с этого пути — даже собственная смерть.

И вот теперь Таня сидела перед Японцем и чувствовала, как в ее душе снова появляется боль. Но, подавив отчаяние невероятным усилием воли, она заставила себя слушать внимательно.

— Его нет нигде — ни в ЧК, ни в тюрьме, — повторил Мишка, — нигде не было ни за какого шухера по твоему фраеру. Как в воду запрыгнул. И за убийство Краснопёрова арестованный не был.

— Но кто-то же был арестован? — нахмурилась Таня. — Ведь идет расследование...

— Нихто, — Японец развел руками, — нет за подозреваемых. Подозрения усе выкишнулись, никто и знать не хочет, кто убил, зачем... Пытались версию ограбления редакцию присобачить, так их за смех подняли! Ну шо за гембель можно взять за редакцию, или как? Фасон не сложился, язык за уши не натянули. И висит дело в воздухе, как собачий хвост.

— Я не понимаю... — Тане казалось все это странным. — Убит редактор крупной газеты. Почему это никто не расследует? Почему никто не арестован?

— Спишут на контрреволюцию, — неожиданно подал голос собеседник Японца — так, что Таня вздрогнула, — никто и не станет расследовать это убийство. Им нужно списать все это на происки контр­революционеров, белых, чтобы оправдать в городе «красный террор». Вот увидите. Может, его вообще за это и убили.