Ирина Лобусова - Подземелье призраков Аккермана

Рана была не глубокой. Истекающий кровью паша, вне себя от гнева, велел схватить Пелагею. Он придумал для девушки жестокие мучения. Ее выпороли плетьми во дворе замка, а затем сковали цепями и повесили на крюк в стене подземной темницы. Несчастная не могла даже пошевелить израненным телом. По велению паши ей не давали ни пищи, ни воды.

Но ни одной слезы не пролила Пелагея. Трижды к ней приходили стражники и передавали условия паши: она должна покориться, проползти через всю комнату на коленях, поцеловать край халата паши и попросить у него прощения. После этого она должна стать его наложницей и личной служанкой. И трижды Пелагея смеялась им в лицо.

На четвертый раз пришел сам паша. Он был поражен тем, что увидел, и потребовал, чтобы девушка покорилась, хотя бы из страха перед неминуемой смертью. Но Пелагея снова плюнула ему в лицо.

Тогда, впав в ярость, паша велел вытащить непокорную узницу из подземной темницы, отвести к берегу лимана и там, на камнях, отрубить ей голову.

Приказ был выполнен. Но как только отрубленная голова девушки коснулась земли, из-под камней тут же забил чудодейственный источник. Один из солдат, участвовавших в казни, был ранен, и нога его была стянута окровавленной повязкой. Так случилось, что капли воды из источника попали на рану и пропитали повязку. В тот же самый миг он почувствовал странное облегчение. Сняв повязку, солдат не поверил своим глазам — от раны не осталось и следа! Упав на колени, стражники вознесли молитву небесам — они просили прощения за то, что участвовали в казни невинной девушки.

А местные жители стали верить в то, что в целебный источник превратилась чистая душа Пелагеи. Питают же его слезы девушки — которые, тайком от всех, Пелагея пролила в своей страшной темнице.

Тане очень понравилась эта легенда. Она как будто увидела гордую, боевую, непокорную девушку, которую никто так и не смог победить. Тане всегда очень нравились такие люди, она и сама была такой. В ней, как и во всех жителях Одессы и причерноморского юга, чувствовался твердый внутренний стержень, который невозможно было сломить.

Оторвавшись от чтения, Таня взглянула на раненого. Он продолжал мирно, спокойно дышать. Поняв, что волноваться за него не надо, Таня открыла следующую главу. В ней рассказывалось о римском поэте Овидии, которого отправили в ссылку в эти края за написание поэмы «Наука о любви», вызвавшей страшный гнев у божественного Августа, который увидел в этом произведении покушение на нравственность римского общества. Овидий был сослан в провинцию Нижняя Мезия, в город Томы — город Констанца в Румынии. Но из Томы он переехал в Тиру, которая влекла его намного больше.

В VIII году нашей эры Овидий, за которым был не очень строгий надзор, поселился в Тире. Город произвел на него огромное впечатление, поскольку соответствовал его духу — духу великого творческого человека.

Но в Тире дух Овидия не нашел спокойствия. К тому же его прямота и честность нажили ему немало врагов — он повздорил с могущественным римским чиновником, который по своим делам приехал в Тиру, и высмеял его. Оскорбленный чиновник не смог простить поэта. Спустя какое-то время он пригласил Овидия на обед. Наивный, как и все писатели, Овидий не почувствовал подвоха и был отравлен прямо за столом... По легенде, его тело было закопано тайком на высоком берегу лимана, там, где сейчас находится крепость. А потому дух великого поэта бродит в крепости по ночам...

И могилы его нет...

Похоже, Таня так и заснула над раскрытой книгой, увлекшись чтением, не понимая, сколько прошло часов. Вдруг она услышала шаги — отдаленные, тихие, но достаточно громкие для того, чтобы она очнулась, все ее тело похолодело.

Впрочем, она тут же успокоила себя мыслью, что это могут быть друзья. Кто еще может знать, что они сидят здесь, в подземелье?

И действительно: из тьмы выступили Матрена, старик-рыбак и его помощник, помогавший перетащить раненого. Матрена выглядела невероятно бледной — в лице ее не было ни кровинки. Поджав губы и как-то нервно тряся головой, она изо всех сил удерживала в трясущихся руках ярко горящий фонарь, который отбрасывал на стены пляшущие, рваные тени. Тане совершенно некстати вдруг вспомнилась игрушка из детства — волшебный фонарь, на картонном абажуре которого были вырезаны разные картинки. Внутри зажигали свечу, и фонарь начинал вращаться, а на стенах оживали картинки из сказки... Ей вдруг подумалось, что все происходящее вокруг напоминает этот волшебный фонарь. Только сказка, оживающая на стенах, получалась страшной.

— Ушли, ироды, — губы Матрены дрожали, — переполошили весь дом. А чего искали — неведомо. Аспиды...

— Ну так его и искали, — кивком Таня указала на спящего раненого.

— Но теперь не скоро придут, точно, — сказала Матрена, и вдруг, разом расслабившись, задорно хохотнула, что совершенно не вязалось с ее предыдущими словами: — А ведь напугала я их! Знают, ироды, что среди местных я считаюсь ведьмой. Так и сказала: еще раз порог моего дома переступите, такую порчу наведу... Ты бы видела, как у них морды вытянулись да руки задрожали!

— Зря вы это, — сказала Таня, стараясь придать своему голосу строгость, хотя ей тоже хотелось расхохотаться в ответ, — они таких шуток не понимают. Нельзя вот так, с ходу, наговаривать на себя. Арестуют и расстреляют.

— Да ни в жисть! — снова хохотнула Матрена. — Я ж их от болячек лечу. Они ко мне тайком из крепости бегают. Кто лечить их будет от болячек, которые они от грязных девок цепляют? То-то и оно! Нужна я им. А пришли сюда, потому что сильно уж припекло. Но я знаю точно, что больше не явятся. А потому переносим парня назад, в светелку. Будем лечить. Авось чего интересного расскажет.

Мужики подняли матрас с раненым, и в этот момент Андрейка открыл глаза. Они были на удивление ясными и чистыми.

— Таня! Ты здесь? Не уходи! Таня! — восклик­нул он.

— Я не уйду, — она подошла совсем близко, чтобы он видел ее лицо, — я здесь, рядом. Не бойся!

— Мать честная! — всплеснула руками Матрена. — Да вы, никак, знакомство тут свели! И парень по тебе сохнуть начал.

— Не говорите глупостей! — резко сказала Таня. — Мне не до такой ерунды! Мне понять нужно, почему баркас пушками расстреляли.

Андрейку устроили в комнате на втором этаже, окна которой выходили в сад за домом. Ради предосторожности Матрена все же закрыла ставни, и в комнате стало темно. Как только раненого переложили на кровать, он тут же снова потерял сознание.