Фолькер Клюпфель - Убийство к ужину

Как только хор голосов после слов «…ныне и присно и во веки веков. Аминь» смолк, все подняли головы. Фрау Бибер или Зибер жестикулировать перестала, зато теперь не менее энергично принялась трясти головой, стреляя при этом глазами.

Клуфтингеру сделалось жарко. Ну неужели эта особа до самого конца будет доставать его своими ужимками? Пожилая дама рядом с экономкой тоже начала проявлять к нему интерес, поглядывая то на Клуфтингера, то на экономку. Это было уже слишком! Клуфтингер набожно перекрестился и склонился, словно для тихой молитвы. Через пару секунд он поднял глаза так, что стало даже больно. Зато с удовлетворением констатировал: Зибер — да, теперь он вспомнил! — притихла и стояла совершенно спокойно. Со вздохом облегчения комиссар выпрямился. И вероятно, тем самым подал своей визави сигнал: она снова замотала головой. В других обстоятельствах Клуфтингер не удержался бы от улыбки, настолько нелепыми казались эти движения. С выпяченным подбородком старая женщина залихватски дергала головой снизу вверх, совершая полукруг, в верхней правой точке которого еще и подмигивала. И чем дольше длился этот круговорот, тем больше вылезали ее глаза из орбит. Седая прядь выбилась из-под шляпки и развевалась, как вымпел. При всем при этом она не отводила взгляда от комиссара.

До Клуфтингера начало доходить: экономка не просто флиртует, а подает ему знак. Но какой? Хочет что-то показать? Он огляделся, но ничего подозрительного не увидел.

Сил продолжать эту игру у Клуфтингера уже не осталось. С короткими извинениями он начал пробиваться к экономке через толпу, которая ближе к гробу становилась все плотнее. По пути он схлопотал немало неодобрительных взглядов и даже ворчания. «Могла бы и сама хоть чуть-чуть продвинуться навстречу», — беззвучно досадовал комиссар.

Наконец он достиг цели.

— Ну и?.. — прошипел он громче, чем собирался, и этим заслужил строгий взгляд пастора.

— Я знаю того хлыща, — прошептала Зибер, не разжимая губ, точно упражнялась в чревовещании.

— Ни слова не понял, — раздраженно огрызнулся Клуфтингер, — не могли бы вы выражаться яснее?

— Парня. Я знаю, — со стиснутыми зубами повторила она едва ли понятнее.

— Кого?

Вместо ответа экономка снова заработала головой, теперь резко справа налево, выставляя подбородок в одном направлении. Клуфтингер проследил взглядом, но так и не распознал, на кого она указывает.

— Черт бы вас побрал с турецким пашой туда же! — не выдержал комиссар. — На кого мне смотреть?

— Да вон на того! — неожиданно заорала Зибер во все горло и, вскинув руку, ткнула пальцем в отдаленную одинокую фигуру.

Теперь на самом деле повисла тишина, и все головы повернулись в их сторону.

Клуфтингер сглотнул. Во рту у него пересохло, в голову ударило. Он вдруг понял, кого Зибер имела в виду. И не только потому, что уж слишком одиозно выглядел молодой человек позади группы скорбящих. Нет, в его глазах комиссар разглядел страх, оттого что он обнаружен и узнан. Этот страх в глазах виновного Клуфтингер знал по опыту многочисленных задержаний.

Остальные «родственники и близкие» тоже повернулись в сторону, указуемую перстом, однако определить, кто конкретно является «тем» и что за «тот», они не могли. Клуфтингер определил, и «тот» понял, поэтому развернулся и медленно пошел прочь.

— Стоять! — крикнул Клуфтингер. — Оставайтесь на месте!

Человек не обернулся, а, напротив, побежал. До выхода с кладбища оставалось недалеко, и комиссар не желал упускать подозреваемого. Он довольно грубо отстранил Эльфриду Зибер и, работая локтями, прорвался сквозь толпу у могилы, поскольку требование «Дорогу, дорогу!» не возымело никакого действия. Люди стояли как вкопанные, от испуга их ноги одеревенели. Мысленно Клуфтингер видел себя, расталкивающего всех, кто оказался на пути; видел, как нечаянно ткнул пастора под ребра, и тот, выронив из рук молитвенник, согнулся пополам; видел, как неловко толкнул чашу со святой водой, и она опрокинулась. И все-таки ему удалось вырваться из тисков толпы. Теперь он находился неподалеку от верхнего края лестницы, ведущей вниз, к следующему кладбищенскому сектору. Обзор нижней террасы закрывала густо разросшаяся живая изгородь. Где-то за ней мелькало темное пятно. Клуфтингеру следовало поторопиться, если он хотел догнать парня, который явно моложе и быстрее его. Он решил срезать путь по прямой и помчался к лестнице, перескакивая через могилы. Убегавшего уже не было видно, но дистанция сокращалась. Между ним и лестницей оказался только один холмик свежей могилы с несколькими засохшими венками. Комиссар изготовился к последнему прыжку. И, едва оттолкнувшись от земли, понял: перепрыгнуть ему не удастся. Правая нога скользнула по мокрому гравию, корпус слегка запрокинулся назад, и уже на старте Клуфтингер потерял в скорости. Он видел, как неумолимо приближается ритуальный антураж на могиле, почуял запах пропитанной влагой, свежевскопанной земли и… Всей массой своего довольно тучного тела он обрушился на временный крест, установленный на месте будущего надгробного камня. Крест с жутким треском сломался, а у него от острой боли в колене посыпались искры из глаз, и все вокруг поплыло во тьму. «Тьму египетскую», — позже пошутит Клуфтингер, пересказывая события.

Но сейчас ему было не до шуток. Он попробовал подняться, придерживая колено, но ноги месили влажную почву, и только с четвертой попытки ему удалось принять вертикальное положение. Нетвердо держась на ногах, он умудрился еще и удариться о соседний гранитный памятник. Хромая, он поковылял к лестнице и даже спустился на пару ступеней. Но тщетные усилия! Беглеца давно и след простыл.

Клуфтингер выругался. Адская боль не отступала. Что ему оставалось? Потерев ушибленное колено, он поплелся обратно. Наверху его встретили лица, искаженные от ужаса: перекошенные рты, широко распахнутые глаза. Кажется, никто не отваживался даже дышать. Клуфтингер оглядел себя. Серые брюки от кладбищенской земли стали черными, туфли облеплены комьями грязи, но страшнее всего выглядела куртка. Правый рукав разорвался в пройме — наверное, когда он хватался за крест в попытке удержаться, — а на свисающем лоскуте зацепилась фотография пожилой дамы, прежде украшавшая крест. Увидев ее, Клуфтингер содрогнулся и безотчетно стряхнул портрет с рукава, словно ядовитое насекомое. В толпе раздался истошный крик. Клуфтингер, превозмогая боль, наклонился, поднял его и аккуратно уложил на разоренную могилу. Сухие цветы и листья с венков, облепившие ворсистое сукно, он отряхивать уже не решился.

Сейчас он многое отдал бы за то, чтобы все происходящее оказалось одним из тех дурных снов, когда ты стоишь голый, а все вокруг таращатся на тебя. У таких кошмаров есть одно преимущество: ты можешь проснуться и благополучно его забыть. Здесь так просто не отделаться. Все взгляды по-прежнему были устремлены на него. Набравшись духу, Клуфтингер все-таки собрал цветки со своей куртки и осыпал ими холмик, на котором сам недавно лежал, растянувшись во весь рост. В полном смущении он здоровой ногой еще и подгреб к нему землю с дорожки и попытался улыбнуться. Получилась гримаса. По застывшим лицам он понял: уловка не удалась. И вдруг его взгляд наткнулся на знакомые глаза, смотревшие на него с любопытством, хоть и не без упрека. Пауль со своей трубой на изготовку!