Николай Леонов - Комната страха

Он увидел, как дернулась голова Квадрата, как вдруг по лицу его обильно пошел пот. Гуров оглянулся: бойцы ОМОНа в бронежилетах, понятые – все были на месте.

– Стоп! – объявил Гуров и подмигнул Крылатову.

Он положил руки на металлическую поверхность, налег на нее всем телом – она подалась и с тихим шелестом втянулась в боковую стену.

– Ого! – сказал кто-то за спиной Гурова.

В стене обнаружилась плотно прилегающая железная дверь. Гуров обернулся к хозяину.

– Ключик, пожалуйста! – сказал он, опять пристально глядя на бычью шею Квадрата.

– А пошел ты, мент поганый! – прошипел тот, делаясь красным, как спелая свекла.

Пригнувшись, точно игрок в регби, он метнулся сквозь окружающую его толпу. Но со всех сторон его тут же облепил ОМОН. Квадрата скрутили, поставили на колени. Гуров протянул руку и сорвал с его шеи маленький ребристый ключик. Квадрат смотрел на него испепеляющим взглядом.

Гуров вложил ключ в скважину, повернул. Дверь открылась с приятным щелчком. Внутри все было точно так, как описывал Ликостратов. Гуров уверенно прошел к сейфу, принялся набирать комбинацию. За ним следом Крылатов ввел понятых, омоновцы – Квадрата. Он уже не бесновался, смотрел в одну точку и будто жевал что-то – вязкое и противное.

Когда открылся сейф, не все поняли, что они увидели. Потом кто-то из понятых пронзительно, по-женски ахнул. Крылатов поманил к себе одного из следователей.

– Итак, прошу занести в протокол следующее… – начал он.

И тут произошло невероятное – огромный звероподобный Квадрат вдруг побледнел, покачнулся и рухнул без чувств к ногам Гурова.

Гуров улетал утром. Несмотря на занятость, провожал его Крылатов лично.

– Куда ты спешишь? – убеждал он. – Все равно будешь теперь мотаться туда-сюда. Без твоего участия дело все равно завершить невозможно. И потом, я тебе ящик должен – забыл, что ли?

– Ящик подождет, – улыбнулся Гуров. – Сам говоришь, что я тут не в последний раз. Только у меня ведь главное дело там, в Москве.

– Ну, в Москве! – нетерпеливо махнул рукой Крылатов. – Так, семечки… Зато здесь мы какое дело провернули! Прошел наш жесткий вариант, а?! Страшновато, конечно, все это на свет вытаскивать, но держать такого человека на свободе еще страшнее, по-моему… И бизнес его паскудный… Так что ты давай скорее обратно! Я твоему начальству каждый день названивать буду. А твое дело и без тебя доделают.

Гуров опять улыбнулся. Говоря про свое дело, он имел в виду прежде всего свою семью, свою любовь и свою вечную вину. А поднимаясь по трапу самолета, он еще раз дал себе зарок начать новую жизнь. На этот раз никаких компромиссов не будет. Вот только закончит это страшное дело – и все, больше никаких компромиссов.

Выбравшись на шоссе, Гладилин почувствовал себя немного лучше. Салон машины, эта замкнутая оболочка из тонкого металла, был для него сейчас чем-то вроде раковины, куда он прятал голову от ударов судьбы – он был под защитой добрых сил, спрятанных под железной кожей «Жигулей». Спасительное одиночество, убаюкивающее урчание мотора, гладкий асфальт, мягкие сумерки, в которых светятся желтеющие рощи вдоль дороги. Это создавало иллюзию независимости. Будто не было этого суматошного, тягостного, унизительного воскресенья, еще одного в череде точно таких же бестолковых и унизительных воскресений. Самое неприятное, что выбора у него никакого не было. На свою Голгофу Гладилин шел сознательно и добровольно. Да иначе он поступить и не мог. По воскресеньям Гладилин навещал сына.

Это продолжалось уже без малого два года – с тех пор, как они с Кристиной оформили наконец официальный развод и с облегчением помахали друг другу ручкой. В первые дни пьянящее чувство свободы вытеснило из души Гладилина все прочие чувства. На какое-то время ему даже показалось, что он счастлив и что его существование приобрело конкретный и ясный смысл, который он едва не потерял, оказавшись в ловушке семейных обязательств. Это звучало жестоко, но разве не жестоко поступили с ним? Он был готов быть отцом и мужем, но отнюдь не рабочим муравьем, который неутомимо тащит что-то в закрома, повинуясь инстинктам, причем даже не своим, а инстинктам жены, которые в их семье постепенно приобрели статус закона.

Когда-то Гладилин любил ее – от такого факта никуда не денешься. Но это довольно быстро прошло, как только он догадался «поверить алгеброй гармонию». Гладилин вдруг обнаружил, что связал судьбу совсем не с той женщиной, которой назначал когда-то свидания и обнимался под синими звездами. Кристина неожиданно оказалась совсем не романтической, а претенциозной особой. Начать с того, что, как выяснилось, ее и звали-то вовсе не Кристиной – в паспорте стояло имя Екатерина, – но по каким-то сложным внутренним причинам жена придумала себе новое. Она выстраивала свой собственный мир, где все должно было выглядеть эффектным и роскошным – имена, квартиры, машины и, разумеется, мужчины.

Насчет Гладилина она, конечно, просчиталась. Как говорится, и на старуху бывает проруха. В те времена с квартиркой в не самом худшем районе Москвы, с почти новыми «Жигулями» он смотрелся почти богачом. Преподаватель университета, кандидат биологических наук – в те времена это звучало. Все, чего требовала тогда от Гладилина Кристина, – это стать доктором. Теперь это ее желание казалось ему вполне безобидным, почти романтическим.

Но потом все в одночасье изменилось. Мир перевернулся вверх дном. Откуда-то появились бешеные деньги, сверкающие лимузины на улицах, невиданные элитные дома с охраной, казино, бутики, ночные клубы, салоны. Вывески горели ослепительным огнем, а цены были умопомрачительными. На фоне этих огней фигура Гладилина заметно поблекла. Он не только не сумел занять в новом мире достойное место, но даже не особенно к этому и стремился. Как выразилась по этому поводу Кристина, проявил полную несостоятельность как мужчина.

И еще она говорила, что давала Гладилину шанс. Что это означало, было не совсем понятно. Точно знал Гладилин только одно – шансом он воспользоваться не сумел. В этом забеге выиграла, что называется, темная лошадка. Точнее сказать, жеребец. Звали жеребца Владимиром Игнатьевичем Кудасовым, и он владел несколькими магазинами в Раменском. Видимо, он имел непосредственное отношение к тому сверкающему миру, куда так стремилась Кристина. Для Гладилина внезапное появление соперника было сюрпризом, но еще большим сюрпризом оказалось для него намерение жены развестись, чтобы начать жизнь «с листа», как она выразилась.

Гладилин вынужден был отдать должное господину Кудасову – тот оказался способен на благородный поступок. Мнение Гладилина о «новых русских» сложилось в основном под влиянием анекдотов о них, но жизнь была сложнее. Видимо, в глазах Кудасова именно такая женщина, как Кристина, являлась воплощением хранительницы домашнего очага – он в ней нуждался и был согласен на все – на потерю свободы, на брак, на чужого ребенка.