Николай Леонов - Таежное дело [сборник]

— Народу-то, народу! — прямо у себя под ухом услышал Лев.

— Еще бы! При такой рекламе — неудивительно. Борису Петровичу о подобном пиаре и мечтать не приходится. Спасибо, хоть афиши не отказываются печатать.

Второй голос показался ему знакомым, и, оглянувшись, он узнал даму в буклях, с которой недавно разговаривал в гримерке. Правда, сейчас она была без грима и в современной одежде, но голос и интонации невозможно было перепутать.

Спутница дамы — невысокая хрупкая женщина, чем-то напоминавшая Серафиму Юрьевну, кивнула на одну из фотографий.

— И эти здесь. Опять перепонки рвать будут.

Гуров посмотрел, куда указывала женщина, и увидел знакомые физиономии «файлов».

— Куда уж без них, — саркастически усмехнулась дама. — Самые главные таланты теперь у нас. Какой только швали не натащил в театр с подачи этого «голубя самарского».

— Ты про главного?

— Ну а про кого же еще? С чьей легкой руки у нас все эти «новенькие» окопались? И авангардисты, и концептуалисты.

— А если коротко — шизофреники.

— Вот-вот. Не театр, а дурдом получился. Как еще Борис Петрович держится. Хоть один человек остался, у которого порядок в голове. А если он уйдет, то уж и не знаю, что делать будем.

— А что делать? Выскочим на сцену нагишом, да и начнем вопить дикими голосами, как эти «таланты» его подзаборные.

— К этому, похоже, и катимся.

Недовольные дамы прошли, оставив Гурова размышлять над тем, что это за «самарский голубь», с подачи которого Берестов «натащил швали» в театр, и зачем дамы пришли на спектакль, если изначально уверены, что не увидят здесь ничего хорошего.

— Вот посмотри, — отвлекла его от раздумий Мария, указывая на очередную афишу. — Видишь, сколько всего они тут объединили? И фокусники будут, и акробаты. Просто фантастика!

— Даже акробаты? — удивился Лев. — А я думал, мы пришли в театр.

— Это — современный театр. Классические приемы, когда актеры ходят по сцене и говорят текст, уже мало кому интересны. Интересна эклектика, эксперимент. Интересно, когда зритель сам принимает участие в действе. У них на этих перформансах часто так бывает. Да и актеры… Я, конечно, сама профессиональная актриса и, что касается обучения, всегда только «за». Но… мне кажется, эксперименты и в этой области тоже вполне оправданы. Вот здесь, в «Панораме», насколько я знаю, довольно часто приглашают непрофессиональных актеров. Бывает так, что внешность у человека очень яркая, настоящий типаж, такого грех не взять. А обучение… Обучение приложится. Нас же научили. Я считаю, если человек талантлив…

— Да, интересный взгляд, особенно от профессиональной актрисы. Так, значит, ты, эксперимента ради, готова свое место любой Дусе с мыльного завода уступить?

— Ну, мое место, предположим, уступать пока некому, — с достоинством произнесла Мария. — Чтобы мое место занять, все-таки некоторые способности иметь нужно.

— А-а, вон как заговорила, — усмехнулся Лев. — Выходит, это только про других легко рассуждать. А если дело лично тебя касается, тут каждый за свое место двумя руками держится. С насиженного-то насеста никому слезать неохота.

Говоря это, он вспомнил отлученного от «кормила» Пичугина и его команду и подумал, что им эти «эксперименты» — как нож к горлу.

«Конечно, обидно. Ладно бы еще Берестов, тот хоть худрук. Но от Бойцова насмешки терпеть бывшему начальнику, наверное, было ой как несладко. Нет, что ни говори, а почва для мотива здесь благодатная».

— Ну, не знаю, — задумчиво произнесла Мария. — Мне кажется, если бы у нас худрук подобные эксперименты хоть изредка делал, мы все только рады были бы. И зрителю интереснее, и нам какое-никакое, а разнообразие.

— А вот здесь, похоже, рады не очень, — вполголоса заметил Лев.

— Что?

— Да нет, ничего. Идем места занимать, скоро уже третий звонок.

Предчувствие не обмануло Марию, красочное шоу было интересным и увлекательным и понравилось даже такому «ретрограду», как Гуров. Были и акробаты, и фокусники, и «проход Клеопатры», запомнившийся ему еще с того времени, как он побывал на шумной репетиции. Были и «файлы» с бесконечными импровизациями и «отрывом по полной».

Было и участие зрителей. В конце увлекательного действа, в виде красивых метафор трактующего о любви и дружбе в самых разнообразных их проявлениях, на сцену вышли восемь человек, облаченных в большие листы бумаги. Бумага была белой, и всем желающими предлагалось ее покрасить в разные цвета прямо на актерах.

Мария не смогла усидеть и отправилась на сцену. Перформанс так перформанс, нужно попробовать все.

Красок было всего четыре, по одной на каждую пару актеров. Со своего места Лев видел, что жена выбрала зеленую.

Когда работа на сцене закончилась, актеры в бумажных одеяниях приняли довольно характерные позы, в результате чего на сцене образовалось четыре разноцветных буквы. Пара, выкрашенная в розовый цвет, образовала букву «Л», раскрашенные голубым сложились в «Г», зеленые — в «Б», а у красных получилось «Т».

Увидев получившуюся аббревиатуру, зал бешено зааплодировал.

Но Гуров, сформировавшийся на классических ценностях, особого восторга не испытал.

— По-моему, эта концовка все испортила, — поделился он с Марией, когда та вернулась на свое место.

— Думаешь? А мне, наоборот, понравилось. По-моему, очень оригинальная идея и с краской этой, и с буквами.

— Идея-то неплохая, просто сам объект приложения ее какой-то… двусмысленный.

— Ты про «нетрадиционных» этих? Но здесь ведь не пропаганда. Просто призыв относиться терпимее к тем, кто на тебя не похож.

— Да? Хм… ладно, не будем спорить.

Выходя из зала, Лев увидел большую толпу, окружившую Голубкова и нескольких актеров, принимавших поздравления. В сторонке скромно стоял Берестов, видимо, не желая отнимать минуты славы у успешного коллеги.

Заметив его, Берестов приветливо кивнул, и Гуров решил подойти.

— Тоже были на премьере? — улыбнулся худрук. — Рад, рад. Надеюсь, вам понравилось.

— Да, все просто великолепно. Супруга в восторге. Она даже немного поработала маляром на вашей фабрике.

— О! Правда? Как мило! Раскраска — это идея Вадима. Я ведь вам говорил, он — настоящий гений. Какие кадры зреют в провинции! Не помню, говорил вам или нет, ведь Вадим не москвич, он из Самары. Работал там в театре, но потом…

Берестов продолжал говорить что-то про Голубкова, но Гуров уже не слушал. Оглушенный, как будто ударили обухом по голове, он стоял и тупо смотрел в пространство, а в ушах вместо рассказа Берестова звучала фраза, нечаянно подслушанная в фойе перед началом спектакля.

«…какой только швали не натащил в театр с подачи этого «голубя самарского», — кажется, так она сказала? — припоминал он. — Да, именно так. А я даже не сообразил. «Голубь». Ну, конечно же, это Голубков. Только минуточку, они ведь говорили о «файлах». Тогда что же получается? Получается, что…»