Александр Золотько - Игра втемную

– Знаю, – ответил мне тогда майор, – я знакомился с твоим делом. Но ты же не виноват?

– Но вы опять отказались от сотрудничества с КГБ.

– Очень хотелось домой, а в случае поступления в школу КГБ я бы еще минимум на четыре года загремел бы в казарму. И меня за это вздрючили. Особый отдел передал на меня в штаб группы войск материалы о неуставных отношениях, и с меня срезали лычки. Конец карьере.

– Серьезно? – скептически спросил Михаил. – А как же ваша партийная деятельность? Вам тогда не показалось странным, что наказание прошло только по служебной линии и совершенно не коснулось вашей партийной биографии? Вам даже замечания не сделали.

– Я не совсем понимаю, к чему именно вы ведете.

– К чему? Вы очень компанейский человек, и к вам неизбежно потянутся окружающие. Почему вы не вспомнили сейчас или не произнесли вслух того, что ваша журналистская карьера началась в армии? А ведь вас тогда прикрыла именно журналистка. По совместительству, правда, сотрудник КГБ. Я очень тщательно готовился к сегодняшнему разговору и с большим интересом узнал о том, о чем не догадывался даже за все время работы в нашей конторе. Если хотите, я обрисую все, что с вами происходило в те дни, в несколько другом ракурсе, ну и на фоне общей политической обстановки того времени.

И Михаил обрисовал. Я слушал и в душу закрадывалась дурацкая жалость к самому себе и еще тысячам мальчишек, которые так или иначе попали в эту историю и потом жили, полагая, что жизнь они свою строят только своими руками. Очень хотелось думать, что Михаил говорит неправду, но другого варианта не было. Все слишком хорошо сходилось. И все слишком тщательно было между собой связано.

Тогда, в восемьдесят первом, когда в Польше происходила революция, результаты которой стали очевидны для всех гораздо позже, на самом верху возникло понимание того, что система социализма рухнет, как только какая-нибудь соцстрана свою политическую ориентацию изменит. Время танков в Европе прошло. Наступало время более тонких методов и непрямых способов воздействия. Начался отбор будущих кадров, подготовка смены, способной работать в изменившихся условиях, другими методами. Тех, кого удавалось завербовать, вербовали. Некоторых направляли на учебу, а некоторых использовали в качестве информаторов. Но одновременно с этими традиционными способами было принято решение использовать людей не прямо. К выбранному и тщательно проверенному кандидату прикрепляли постоянного наблюдателя. Кандидат – обычно человек, отказавшийся сотрудничать – жил обычной жизнью, заводил знакомства, менял места работы, женился. И делился своими проблемами и чаяниями с достаточно близким человеком, наблюдателем. И все, кто попадал в поле зрения наблюдателя, тщательно просеивались с точки зрения перспективности использования. И их использовали, прямо или косвенно, вербуя или просто наблюдая и отслеживая.

Я жил, общался с людьми и совершенно не думал о том, что являюсь разносчиком болезни. И не предполагал, что меня подталкивают и направляют. Очень тонко и очень тщательно. Четырнадцать лет. А ведь я очень много знал о своих знакомых. И действительно многое из того, что я знал, могло быть использовано против моих знакомых. Или для того, чтобы найти к ним подход. Я сидел посреди болота и крякал, ко мне слетались утки, а их отстреливали. Стоп. Я даже это вслух сказал. Михаил прервал свой рассказ и вопросительно уставился на меня.

Стоп, стоп, стоп. Я не сразу сообразил, что из тех, кто точно работает на спецслужбы из моего окружения, ни один не подходит на роль наблюдателя. Парамонова, по-видимому, завербовали еще в армии, но он слишком далеко жил от меня и мы просто не могли общаться настолько интенсивно, насколько это нужно наблюдателю. Я вообще не знал адреса Парамонова. Если бы Юрка Швец не сообщил мне тогда московский телефон Парамонова, я бы просто не смог позвонить… Не может быть. Не может быть, чтобы еще и Швец. Независимый и чудаковатый Юрка Швец.

– Вы специально мне сейчас дали понять, кто именно мой… куратор?

– А я его не знаю. После развала Союза и раздела спецслужб ваш куратор стал работать на Украину.

– А как же тогда объяснить, что и Парамонов?..

– Все очень просто. С вами работали и со стороны Украины, и России.

16 марта 1995 года, четверг, 23-55, Москва.

– А у вас тут обстановка почти спартанская, – констатировал Монстр, осмотрев кабинет Виктора Николаевича. – Но кресло удобное.

Виктор Николаевич развел руками.

– Зато ничто не мешает работать. Могу предложить вам кофе. Специально заварил к вашему приезду. К сожалению, без коньяка.

Монстр удовлетворенно улыбнулся и открыл свой портфель:

– Приблизительно так я себе все и представлял. Зная вас как человека трезвого во всех отношениях, я предположил, что кофе у вас будет, вы не можете не знать о моем пристрастии к этом напитку, но коньяка не будет. Не станете же вы ради такой мелочи гонять своих людей. Тем более, что они у вас сейчас очень заняты. Кофе с коньяком у нас будет в складчину. Не возражаете?

– Я от коньяка воздержусь, а вы не стесняйтесь. Надеюсь, кофе устроит и такого специалиста, как вы,

Монстр открутил пробку на бутылке, принюхался и закрыл глаза, демонстрируя наслаждение.

– Вы очень много теряете, Виктор Николаевич.

– Вся наша жизнь – сплошные потери. Приходится с этим мириться. Тут уж ничего не поделаешь.

– Действительно, ничего не поделаешь, – Монстр отлил немного из бутылки в кофе и, осторожно подняв чашечку, понюхал.

– Да. Должен констатировать, да. Это кофе! Такой аромат нужно вдыхать трепетно и с наслаждением. Я даже не стану у вас спрашивать рецепт. Просто разрешите мне иногда приезжать к вам на чашечку кофе, И если кто-нибудь заинтересуется моими визитами, ему можно будет просто дать попробовать этого кофе, И он все поймет.

Виктор Николаевич церемонно склонил голову и сел в кресло рядом с Монстром.

– Вы как человек деловой и занятой, наверняка, сейчас думаете – зачем этот музейный экспонат вломился почти в полночь к вам в кабинет, – отпив кофе, сказал Монстр. – Ведь не кофе же с коньяком пить. И не в поисках же собутыльника. Хотя, среди отечественных политиков пристрастие к горячительному становится весьма и весьма модным. И вы знаете почему?

– Почему?

– А иначе трудно объяснить, каким образом у нас принимаются решения. На трезвую голову, знаете ли, такое не придумаешь. Это нужно быть очень большим мерзавцем, чтоб на трезвую голову такое проделывать с людьми. А вот по пьянке – милое дело. И даже эти несчастные люди все поймут правильно. Согласны?

– Мне трудно об этом судить, поскольку я не пью, то очень легко могу попасть в категорию больших мерзавцев.