Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие Тьме [Литрес]

– Сколько времени продлится допрос?

– Несколько часов. Не более. Затем она встретится с психиатром. После полудня она уже будет свободна.

– Вы не станете ее гипнотизировать или что-нибудь в этом роде?

– Странностей в этом деле и без того хватает.

Я поднялся и, опустив плечи, направился к двери. Маньян проводила меня до вестибюля. Там она дружески пожала мне руку:

– Как только мы закончим, я вам позвоню.

Когда я толкал стеклянную дверь, у меня защемило сердце. Я бросил свою любимую в беде. И я не знал даже, кто она на самом деле.

Тут же ко мне вернулась решимость.

Я должен действовать быстро.

Любой ценой отыскать Пришельца из Тьмы.

Но сначала – короткий визитец.

12 часов 15 минут.

Я дал себе час и ни секундой больше на этот небольшой крюк.

– У нас тут возникли осложнения.

– Какие осложнения?

– Люка перевели на режим принудительной изоляции. Он стал опасен.

– Для кого?

– Для себя самого. Для других. Мы его изолировали.

Паскаль Зукка был уже не багровым, а бледным и далеко не столь непринужденным, как накануне. На его застывшем лице читалась тревога. Я повторил:

– Что произошло?

– У Люка случился припадок буйства.

– Он кого-нибудь ударил?

– Не кого-нибудь. Он разгромил санитарное оборудование. Вырвал умывальник.

– Умывальник?

– Мы привыкли к такого рода подвигам.

Он вынул сигарету из своей пачки «мальборо лайт». Я щелкнул зажигалкой. Сделав затяжку, он прошептал:

– Я не был готов к тому, что болезнь будет развиваться столь… стремительно.

– А это не может быть симуляцией?

– Если так, то уж очень искусной.

– Я могу его увидеть?

– Конечно.

– Почему «конечно»?

– Потому что он хочет вас видеть. Именно по этой причине он все разворотил в своей палате. Сначала он разговаривал с судебным следователем, затем потребовал, чтобы пришли вы. Я не хотел поддаваться на его новый шантаж. В результате он все разбил.

Мы продолжали молча шагать вдоль дверей с маленькими окошками. Зукка шел походкой робота, не имевшей ничего общего с его вчерашним упругим подпрыгиванием. Мы вошли во врачебный кабинет. Письменный стол, кушетка, шкафы с лекарствами. Зукка приподнял шторку, за которой оказалось внутреннее окно в другую комнату.

– Он там.

Я заглянул внутрь. Люк сидел на полу, закутанный в плотную белую хламиду, напоминавшую кимоно дзюдоиста. В палате не было ничего. Ни мебели, ни окон. Ручка на двери отсутствовала. Стены, потолок и пол были белыми и абсолютно гладкими.

– Сейчас он спокоен, – прокомментировал Зукка. – Он под действием психотропного препарата, который помогает прежде всего отделить действительность от бреда. Мы также ввели ему успокаивающее средство. Цифры вам ничего не скажут, но мы дошли до внушительных доз. Я не понимаю. Такая деградация за такое короткое время…

Я наблюдал за своим лучшим другом через стекло. Он не двигался. Эту фигуру с восковой кожей, голым черепом и отсутствующим выражением лица, застывшую посреди пустой комнаты, можно было принять за модерновый перформанс. Олицетворение нигилизма.

– Он сможет меня понять?

– Я думаю, да. Он с утра не проронил ни слова. Я вас впущу.

Мы вышли из кабинета. Когда он вставлял ключ в дверь, я спросил:

– Он в самом деле опасен?

– Теперь нет. Во всяком случае, ваше присутствие его умиротворит.

– Почему вы сами не связались со мной?

– Сегодня ночью вам оставили сообщение у вас на работе. У меня нет номера вашего мобильника. А Люк не смог его вспомнить.

Он взялся за ручку двери и повернулся ко мне:

– Вы не забыли наш вчерашний разговор? О том, что видел Люк в глубине подсознания?

– Вовек не забуду. Вы говорили об аде.

– Эти картины его сегодня преследуют. Старик. Стоны туннеля. Лица. Люк в ужасе. Его ночное неистовство объясняется этим ужасом. Выражаясь буквально, страх выплескивается наружу.

– Значит, это приступ паники?

– Не только. Он агрессивен, зол, циничен. Я не буду вам описывать.

– Вы хотите сказать, что он похож на… одержимого?

– В другую эпоху я бы сказал, что ему не миновать костра.

– Вы полагаете, его состояние ухудшается?

– Уже есть предложения перевести его в Анри-Колен. Это отделение для тяжелых больных. Но, на мой взгляд, пока рано. Все еще может обойтись.

Я проскользнул в палату, и дверь за мной закрылась. Каждая деталь окружения воспринималась мной, словно удар под дых. Белизна светильников, встроенных в потолок. Красное ведро для естественных нужд, стоящее в углу. Матрас, похожий на гимнастический мат, на котором сидел Люк.

– Как дела? – спросил я непринужденным тоном.

– Классно.

Он коротко усмехнулся, затем съежился под хламидой, как будто ему было холодно. На самом деле жара была удушающая. Я ослабил узел галстука:

– Ты хотел меня видеть?

Наклонив голову, Люк икнул. Из-под хламиды показалась нога. Он ее яростно почесал. Я повторил, встав на колено:

– Зачем ты хотел меня видеть? Я могу тебе помочь?

Он поднял глаза. Под рыжими ресницами они казались желтыми, лихорадочными.

– Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу.

– Говори.

– Ты помнишь притчу о том, как схватили Христа?

Он принялся декламировать из Евангелия от Луки, уставившись в потолок:

Первосвященникам же и начальникам храма и старейшинам, собравшимся против Него, сказал Иисус: «…Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук; но теперь – ваше время и власть тьмы».

– Я не понимаю.

– Настал час тьмы, Мат. Зло одержало победу. Назад хода нет.

– О чем ты говоришь?

– О себе.

Он вздрогнул. Казалось, что холод пробрал его до костей, из которых он, собственно, теперь и состоял.

– Я принес себя в жертву, Мат. Я умер, как тогда, в Вуковаре, но на этот раз не будет искупления, не будет воскресения. Сатана меня победил. Он овладевает мной. Я теряю контроль над собой.

Я попытался улыбнуться. Но не получилось. Люк был истинным мучеником. Он пожертвовал не только своей жизнью, но и своей душой. Он не найдет спасения на Небесах, потому что его жертва и заключалась в отказе от этого спасения.

Смех искривил его рот:

– Зато я чувствую полную раскованность. Меня больше не гнетет это вечное побуждение к добру. Я отпустил рычаг и чувствую, как меня уносит…

– Не поддавайся.

– Ты ничего не понял, Мат. Я «лишенный света». В моих силах только свидетельствовать. – Он приставил указательный палец к виску. – Описывать, что происходит здесь, у меня в голове.

Он замолчал на секунду, скрючившись, сосредоточившись, как будто разглядывая свой мозг под микроскопом:

– Какая-то часть меня еще созерцает мое падение… и ужасается. Но другая, все разрастающаяся часть получает удовольствие от этого освобождения. Мой мозг словно пропитывается чернилами. – Он усмехнулся. – Я утекаю, Мат. Утекаю к навеки осужденным. Совсем скоро от меня не будет никакого прока…